Затем началась жесточайшая муштра: те, кто меня готовил, должны были убедиться, что я тверда в своей легенде. У них возникли серьезные сложности с допросами. Большинство людей паникуют, когда их будят среди ночи и тащат на допрос, но я просто не могла относиться к таким вещам всерьез – слишком уж хорошо знала, каков порядок в подобных местах. Проходило всего минут пять, и у нас завязывался спор о какой-нибудь детали процесса или на меня нападал приступ хохота. В самом жестком варианте мне завязали глаза и приставили пистолет к затылку. Так прошло почти шесть часов – гнусных, изматывающих, – и тогда я все же дрогнула, утратив почву под ногами. (Все остальные тоже. Ничего веселого тут нет.) При этом я никогда не боялась. Понимала, что в конце концов все будет нормально. В подготовке задействовали кучу народа, ведь охранников нужно было постоянно менять, но командир отказался назвать их мне – знаете, просто чтобы защитить своих людей. Через две недели я предъявила ему список подозреваемых, и он оказался на девяносто процентов верен. Несколько дней я с крысиным прищуром поглядывала на всех вокруг, и в течение следующей недели каждый из задействованных в тот вечер мужчин угостил меня выпивкой. С женщинами было сложнее, однако я при желании могла бы торговать на черном рынке полученными от них сигаретами и шоколадом. Чувство вины – оружие грозное.

Итак, после психологической подготовки предстояло собрать все необходимое: сигареты на подарки и взятки, талоны на одежду (поддельные и / или краденые), продовольственные карточки, два миллиона франков мелкими купюрами (теперь они конфискованы, и мне становится просто физически дурно, когда я об этом думаю), пистолет, компас, мозги. А потом оставалось просто ждать нужной луны. Если честно, у меня хорошо получались спонтанные действия, о которых не предупреждают заранее. К такому у меня имелась привычка (как и к заучиванию стихов), а вот бесконечно ждать, ждать и ждать луну, грызть ногти и смотреть, как эта самая луна штурмует небо, задача сложная. Сидишь все утро у телефона, выпрыгиваешь из шкуры, когда он наконец звонит, а потом, когда выясняется, что над Ла-Маншем слишком сильный туман или что немцы приставили охрану к полю фермера, на котором предстояло приземлиться, тебе говорят, что весь остаток дня ты свободен. После этого уже нечего делать, кроме как бить баклуши, гадая, хватит ли сил в шестой раз высидеть в прокуренном кинотеатре просмотр фильма «Жизнь и смерть полковника Блимпа» от начала до конца. И если да, то не будет ли у тебя неприятностей, ведь премьер-министр такого не одобряет. При этом ты втайне мечтаешь об исполняющем роль благородного немецкого офицера Антоне Уолбруке[40] и почти не сомневаешься, что твоему командиру об этом известно. И как раз в тот момент, когда ты решаешься расстроить премьер-министра и вновь провести послеполуденное время в грезах об Антоне Уолбруке, телефон снова звонит и миссия начинается.

И первым делом ты судорожно соображаешь, подходящая ли у тебя обувь и, прах все это побери, куда ты сунул свои два миллиона франков.

Рейс авиаперевозчика

Мэдди, везучей чертовке, не пришлось терпеть подобные неудобства. Она просто, как обычно, взяла наряд на рейс в диспетчерской аэродрома Оуквей, ухмыльнулась грифу «С» и пункту назначения «ВВС Бускота», что означало возможность в ближайшие сутки попить чайку с лучшей подругой, и направилась к «пусс-моту» с противогазом и летной сумкой.

Всё как обычно, всё как всегда. Странно даже подумать, что этот день начинался для нее совершенно обычно.

Когда мы сели в аэропорту спецподразделения Королевских ВВС, было еще светло. Луна взошла рано, в полседьмого или около того, и в силу летнего времени пришлось ждать, пока стемнеет.

Джейми – у него был позывной Джон – в тот вечер был на вылете, и Майкл тоже. Разумеется, оба псевдонима они позаимствовали из «Питера Пэна». Та ночная миссия носила название «Операция “Сириус”», которое казалось весьма уместным: «Второй поворот направо, а оттуда прямо до самого утра».

Наверное, ужасно вот так рассказывать обо всем этом, не правда ли? Как будто мы не знали, какой будет конец. Как будто конец мог вообще оказаться другим. Все равно что смотреть, как Ромео пьет яд. Каждый раз пытаешься обмануть себя, убедить, что возлюбленная вот-вот проснется и не даст ему отравиться. Каждый раз хочется заорать: «Придурок тупой, подожди всего одну минуту, а потом Джульетта проснется!», «Эй, мудила, открой глаза, очнись! Не умирай на этот раз!». Но они всегда умирают.

Операция «Сириус»

Интересно, сколько рукописей вроде моей хранится сейчас по всей Европе. Они единственные свидетельства наших приглушенных голосов, погребенные в картотечных шкафах, баулах и картонных коробках, которые останутся, когда мы сами исчезнем в ночи и тумане.

Если предположить, что вы сохраните эти записи после того, как разделаетесь со мной, мне хотелось бы поймать для вечности, будто мошку в янтаре, восхитительное ощущение, возникшее, когда я оказалась на континенте. Позади остался перелет на «пусс-моте», я спешила по тротуару, окруженная бодрящим октябрьским воздухом с запахами дыма от палых листьев и выхлопных газов, с мыслью: «Франция, Франция! Наконец-то снова Ормэ!» Когда три года назад сюда вошла немецкая армия, весь Крейг-Касл скорбел. Каждый из нас бывал тут раньше, навещая la famille de ma grandmère[41]. Теперь все вязы вырублены, их пустили на дрова и строительство заграждений, фонтаны стоят сухими, кроме тех, где поят лошадей и берут воду для тушения пожаров, а розарий, разбитый в память о моем двоюродном деде на Place des Hirondelles, площади Ирондель, срыт, и все заставлено бронированными машинами. Добравшись до места, я увидела, что с балкона Hôtel de Ville (Отель-де-Виль, здание мэрии) рядком свисают разлагающиеся трупы. Уровень злодейства в здешней повседневной жизни просто зашкаливает, и если это считается цивилизацией, то моему бедному маленькому мозгу даже не вообразить, какие ужасы творятся в местах вроде Нацвейлер-Штрутгофа.

Знаете, я ведь выучила немецкий язык, потому что люблю его. Ну какая мне польза от ученой степени в области литературы Германии? Я читала ваши книги, поскольку они мне нравились. Deutschland, das Land der Dichter und Denker, – Германия, страна поэтов и мыслителей. Но теперь я никогда ее не увижу, разве что меня отправят в Равенсбрюк, – никогда не увижу Берлин, Кёльн, Дрезден, Шварцвальд, долину Рейна, голубой Дунай. Ненавижу тебя, Адольф Гитлер, мелкая