— Опять начались сборища у Неоржи, — прибавил Рава, — количество их увеличивается, они безнаказанно могут свободно обо всем говорить и поэтому они дают волю своему языку.

— Что же они говорят? — равнодушно спросил король.

— О чем говорят? Всегда об одном и том же! Дерзкий монах Баричка, родственник Амадеев, к тому еще венгерец, хотя отец и был женат на польке, угрожает проповедовать против вас с амона. Он даже нападает на архиепископа и епископа, что они не заставят вас сойтись с женой и бросить других женщин. Как будто у ксендзов нет возлюбленных! — прибавил Рава.

— Возлюбленные? — повторил король с холодной улыбкой. — Где же они? При дворе я их не держу!

Кохан молчал.

— Ни архиепископ, ни епископ, — сказал король, — не позволят этому безумцу обрушиться на меня.

— Епископ? Кто его знает? — возразил на это Кохан. — Ксендз Бодзанта не такой спокойный, как Ян Грот; ему постоянно нужно с кем-нибудь ссориться, и он в пылу гнева в состоянии выступить против короля.

— А кто еще был у Неоржи? — спросил король. — Неоржа злой человек, это верно, но он глуп, и его нечего опасаться. Никто его не уважает, и никто не пойдет по его стопам.

— К нему льнут такие люди, как Мацек Боркович, — произнес Кохан. — Это человек, ненаделенный умом, но имеющий много приверженцев, и он тоже был вчера у Неоржи.

Казимир был поражен этим известием.

— Боркович? — повторил он. — Я его осыпал дарами и ласками; неужели он оказался таким неблагодарным? Что же он может иметь против меня?

— Этого я не знаю, — ответил Кохан, — но знаю, что он на стороне тех, которые явно выступают против нас.

Казалось, что король этому не верит.

— Это человек хитрый и смелый, — произнес он. — Он, может быть, только хотел что-нибудь узнать от них.

— А я бы ему не доверял, — прервал Кохан, — это человек очень алчный. — Кто еще был? — спросил король.

— Их было изрядное количество, — коротко ответил королевский фаворит, — Пшонка, Янин, Отто из Щекаржевиц.

Настало непродолжительное молчание; король задумался.

— Отто им рассказывал, как вы в прошлом году вступились за евреев и в особенности о том, как вы спасли девочку, мать которой так страшно искалечили.

Лицо Казимира прояснилось.

— Как она была хороша в своем испуге! — воскликнул король. — Я никогда в жизни не видел подобной красоты с такими чудными глазами! Что с ней будет, когда она вырастет?

Король вздохнув, тихо добавил:

— И эта чудная красота погибнет среди грязного жидовья.

Кохан внимательно присматривался к королю, как бы желая хорошо запомнить только что сказанное им.

Разговор прервался, и после некоторого молчания Кохан добавил:

— Было бы хорошо, если бы вы послали Неоржу куда-нибудь в Русь, чтобы он тут смуты не сеял, и тогда другие примолкли бы.

Король рассмеялся и, презрительно пожав плечами, ответил:

— Для того, чтобы он себя счел человеком, которого я, его повелитель и король, боюсь? Это было бы слишком большой для него честью. Мне нечего бояться безумцев!

В этот момент постучали в дверь.

Кохан моментально преобразился и, приняв позу подчиненного человека, отступил к порогу. По походке и шагам оба они узнали приближавшегося Сухвилька.

Он вошел степенно, без излишней фамильярности, уверенный в себе самом и с сознанием собственного достоинства.

Казимир ласково с ним поздоровался.

Священник сделал знак стоявшему у порога Кохану удалиться, и Рава немедленно вышел, но, оставшись за дверью, начал прислушиваться.

Племянник архиепископа издавна пользовался расположением короля, и фаворит ему не завидовал. Он мог бы заступить его место, но не осмеливался бороться с ним, зная, какое высокое положение занимал этот человек, умевший заставить себя уважать и обладавший большими научными познаниями. Король пригласил своего советника сесть.

Сумрачный капеллан побагровел, и, уперев обе руки на стол, за которым сидел король, стоял в раздумье, готовясь к разговору.

— Я прихожу к вам с предостережением, — произнес он. — По вашему ли приказанию лишили краковского епископа Злоцких имений?

Наступило молчание; король очевидно готовился к решительному ответу. — Злоцкие имения? — спросил он, закусив губы. — Да, так оно и есть. Я уговорился с епископом Янгротом, и он согласился получить взамен их другие имения. Злоцкие земли мне необходимо присоединить к моим лесам и имениям. — У вас не было письменного соглашения? — спросил Сухвильк.

— Мы условились при свидетелях.

— Ксендз Бодзанта не желает и слышать об этом соглашении, — продолжал исповедник, — он не хочет согласиться ни на какую замену.

— Он бы при этом ничего не потерял, — добавил король. — С вашим дядей мы неоднократно производили подобные обмены. Я не желаю присвоить себе имущества церкви и не хочу обидеть духовенство…

Не докончив, король поник головой.

— Бодзанта очень обижен и возмущен, — сказал Сухвильк.

— Однако, он даст себя умиротворить, — произнес король, — это было необходимо сделать.

— Я сомневаюсь, чтобы удалось уладить дело с таким сердитым, упрямым стариком, — сказал Сухвильк, понизив голос. — Возможно, что его подстрекнули и подлили масло в огонь, который ярко горит и которому надо дать выгореть дотла. Может быть, следует пока возвратить Злоцкие земли и потом стараться их приобрести.

Король поднялся с места, как бы пронзенный этими словами.

— Я бы унизил свое королевское достоинство, — произнес он, дрожащим голосом, — если б уступил епископу. Я не могу этого сделать. Я его щедро вознагражу, наделив его землею гораздо большей стоимости, чем его собственная, но возвратить ему теперь обратно его имения было бы позором для меня.

Сухвильк, погруженный в задумчивость, с нахмуренным лицом опирался о стол.

— Этот спор между вами может затянуться на продолжительное время, — произнес он медленно, устремив свой взор на короля. — Ксендз Бодзанта человек вспыльчивый; ему нужно дать время остынуть и не надо его больше раздражать, настаивая на своем. Злоцкие земли не стоят того, чтобы из-за них затеять войну.

— Это верно, — оживленно отрезал король. — Злоцкие имения не стоят того, но моя королевская честь требует, чтобы я стоял на ее страже. Я не могу отказаться от того, что я сделал. Король не должен отказываться от своего слова.

После некоторого молчания он добавил:

— У меня много врагов и против меня немало злостных обвинений. Надо мной бы насмехались и говорили бы, что я сам не знаю, что я делаю, если на следующий день переделываю наново то, что только что было сделано мною накануне. — Вы, — обратился он к