Однако, несмотря на все трудности, они заложили основы турецкой системы образования, а некоторые из них прожили в Турции десятки лет и даже, согласно своим завещаниям, были похоронены здесь.

Курт Косвиг и профессор Эрих Франк покоятся в соседних могилах на кладбище Ашиян у самого берега Босфора. Знаменитый архитектор Бруно Таут спит вечным сном на воинском кладбище Эдирнекапы, а археолог Клеменс Бош – на кладбище Ферикёй.

Создатель экономического факультета Стамбульского университета профессор Фриц Ноймарк прожил в Турции девятнадцать лет, а затем вернулся в Германию, где был дважды избран ректором Франкфуртского университета.

Какие же это были незаурядные люди! Чем больше я читала, тем сильнее удивлялась.

Эрнст Рейтер основал Институт жилищного строительства и городского развития, а по возвращении в Германию стал первым правящим бургомистром Берлина.

Знаменитый экономист профессор Вильгельм Рёпке, профессор Умберто Риччи из Римского университета Ла Сапиенца, один из создателей архитектурной школы Баухаус профессор Бруно Таут, профессор Клеменц Хольцмайстер – архитектор, профессор Курт Биттель – археолог… Список все продолжался.

Получается, был период, когда Турция собрала у себя крупнейших ученых мира. Однако о них не говорили ни в Турции, ни где-либо еще.

Среди сотен имен особое место было отведено профессору права Эрнсту Хиршу. Как можно было понять из статей, его учебник «Метод в практической юриспруденции» до сих пор является настольной книгой для всех юристов в Турции. В 1934 году Хирш принял турецкое гражданство.

Один из крупнейших исследователей литературы Эрих Ауэрбах написал свой труд «Мимесис» в Стамбуле.

Читая, я все больше и больше приходила в волнение, перед моими глазами раскрывались новые, совершенно неизвестные мне миры. Мы приходили в университет, не подозревая, какие сокровища хранятся рядом с нами, об этих богатствах не было известно никому, за исключением нескольких сотрудников.

В делах профессоров стояли пометки: «ариец», «полукровка» разных степеней и «еврей».

Все было прекрасно, вот только я до сих пор не нашла дело Максимилиана Вагнера. Бросив читать интересные документы, я принялась искать его фамилию. Просмотрев заставленные делами полки, я наконец нашла. Но как только папка очутилась у меня в руках, я поняла, что что-то было не так: все остальные дела были толстыми, со множеством бумаг и справок. А папка Вагнера казалась пустой.

И в самом деле, открыв ее, я обнаружила лишь два документа. Первым был протокол, подтверждающий, что сотрудник Стамбульского университета гражданин Германии ариец Максимилиан Вагнер был арестован турецкой полицией и выслан из страны. Здесь также было указано, что Совет министров объявил его персоной нон грата, о чем в Национальную службу безопасности поступила соответствующая бумага.

Из второго документа я узнала, что в университет, с целью сбора информации о господине Вагнере, приезжал специальный представитель рейхсканцлера Германии Адольфа Гитлера господин Скурла, сообщивший администрации, что данное лицо – британский шпион, отправлявший зашифрованные сообщения в виде нотных записей.

Ноты! Я остолбенела.

Среди стольких почтенных ученых мне попался шпион? Неужели я прониклась симпатией к секретному агенту, да еще и легла с ним в постель?

Сделав копии обоих документов, я поставила папку на место. Нермин-ханым что-то рассказывала окружавшей ее группе студентов. Я жестом поблагодарила ее издалека и пошла к себе, наверное, уже в сотый раз спрашивая: «Кто ты, Максимилиан Вагнер?»

Я попросила Хасана принести мне кофе с одной ложкой сахара, через некоторое время он принес мне чашку на желтом подносе. Я выпила кофе и немного посидела, не двигаясь, чтобы собраться с мыслями. Мне хотелось отойти от потрясения. Увиденные мной бумаги не оставляли сомнений, что Вагнер – шпион, но это слово совсем не подходило человеку, которого я знала. Будто речь шла о двух разных людях.

Керем уже должен был вернуться домой. Я позвонила Ильясу:

– Ты знаешь наш дом. Можешь забрать Керема и привезти сюда?

Ильяс согласился. Из окна я сразу же увидела, как он выехал. Тогда я набрала Керема:

– Сейчас Ильяс за тобой заедет. Собирайся.

Серьезность моего тона его смутила:

– Что такое, мама? Что-то случилось?

– Нет, – ответила я.

Я сложила руки на столе, положила на них голову и закрыла глаза. Мне было неспокойно. «Что же это происходит?» – думала я.

Отчего в этой стране столько всего скрывают? Под какой камень ни загляни, кого ни встреть, какую папку ни открой – везде ждали секреты. Неужели так будет продолжаться и дальше? Чтобы немного успокоиться, я по привычке принялась вспоминать плато Кафкасёр в Артвине[64].

Мне сразу стало легче. Я с радостью открыла глаза, затем медленно закрыла и оказалась там: в Артвине, на плато Кафкасёр. Я шла по заснеженным вершинам, утопая в сугробах, вдыхая морозный воздух. Восхищенно я смотрела на пихты и сосны, запорошенные снегом, – мне они напоминали лазских[65] и грузинских невест. Затем я прыгала в сугробы и каталась в снегу. У меня мерзли щеки, немели руки.

Мне пришлось открыть глаза. От того, как я лежала на столе, у меня затекла рука.

В тяжелые моменты я иногда вспоминала то чудесное место. Два года назад я отправилась в поход в Качкарские горы, ночевали мы в палатках. Красивый проводник рассказывал нам об этих волшебных краях: летом с гор текут бурные реки, которые зимой замерзают и создают великолепные ледяные скульптуры. На вершинах вдалеке друг от друга разбросаны деревянные домики.

В том путешествии меня переполняли ощущения прохлады, чистоты, прозрачности. Оттуда не хотелось уезжать. Я привезла в Стамбул три веточки пихты с плато и посадила дома. Две погибли, но одна выжила. Она медленно росла у меня в гостиной и всякий раз, когда я на нее смотрела, она согревала мне душу, словно друг, приехавший из дальних мест.

Когда я узнала историю бабушки Айше, этот росток стал мне еще дороже и я еще больше полюбила Кафкасёр. Какая-то часть моей души влекла меня к бабушке, я тосковала по прохладному кавказскому воздуху.

Скурла!

Это имя вдруг ворвалось в мои сладкие мечты и снежные воспоминания. Личный представитель Гитлера Скурла! Значит, он приезжал в университет и интересовался Максимилианом? Только что в архиве Нермин-ханым я встретила это имя, и теперь оно внезапно захватило мои мысли.

Вот еще один человек, о котором нужно было разузнать. Кто этот Скурла? И как это Вагнер передавал шифровки в нотах? Так вот почему он взял с собой скрипку? А мелодия, которую он играл на пляже, – часть секретного послания? Ноты и шифр? Я никогда о таком не слышала,