Мне на этой недели дали комнату в общежитии, и я теперь переберусь в Москву, а то тяжело было постоянно ездить из Балашихи на электричке. Несколько часов уходило на дорогу каждый день. Москва мне нравится. Всё бы было превосходно, если бы не война. А ты знаешь, что Москву уже бомбят? Как страшно, когда бомбы разрываются рядом с тобой. Немецкие самолеты стали постоянно совершать налёты.

В Москве создаются дружины народного ополчения, и устанавливаются дежурства по охране крыш домов от зажигательных бомб. Я уже тоже дежурила несколько раз, и представляешь я даже обезвредила одну бомбу».

В конце письма Татьяна дописала: «Гоша, дорогой, я тебе признаюсь, что ты мне небезразличен. И больше того, я даже скажу, что, наверное, тебя всё-таки люблю. И знаешь почему? Да потому что я часто вспоминаю тебя, вспоминаю почти каждый день, и хочу, чтобы ты был опять рядом со мной. Я надеюсь, что когда-нибудь так и будет. Я жду весточку. Напиши.»

Георгий перечитал письмо дважды. К письму прилагалась фотография Татьяны с подписью: «Моему Гоше».

Георгий долго её рассматривал. Татьяна изменилась. Повзрослела, что ли. А ещё в школе она не красилась, а теперь это делала.

Георгий только на следующий день смог взяться за ответ.

***

«Танечка, я очень рад, что у тебя всё получилось, и что ты поступила в ГИТИС, как и мечтала. – На этот раз Георгий не хотел привлекать в помощницы сестру, и письмо писал сам. Он знал, что уже скоро Тане исполнится восемнадцать и торопился, чтобы его письмо пришло не позже её дня рождения. – Я часто вспоминаю, как мы с тобой встречали 1941 год у тебя дома, как ходили в кино и гуляли по Семипалатинску. В нашем городе много мест, которые мне напоминают о тебе. Я один раз заходил в школу и видел Нину Григорьевну. Через неё хотел что-нибудь узнать об одноклассниках. Многие из них рвутся на фронт, но только троим исполнилось восемнадцать, и только одному из них, Серёжке Бобко, удалось призваться. Он так и не поступил в Нахимовское и теперь воюет где-то на Украине. А ещё из нашей школы ушли на фронт физрук и преподаватель истории. Я слышал, что и Аркадий Семёнович хотел призваться и уже дважды приходил в военкомат, но его не взяли по возрасту. А ещё я узнал от Нины Григорьевны, что твой дядя, младший брат Аркадия Семёновича, герой-танкист, погиб две недели назад в Белоруссии. Я приношу соболезнования. Аркадий Семёнович очень гордился своим младшим братом, и сейчас сильно переживает, что его потерял. Но сегодня горе пришло в каждый дом.

Один из младших братьев мамы, Николай Чудинов, который перебрался в 1934 году в Новосибирск, тоже был призван в Красную Армию и сражался на Северном фронте, и месяц назад связь с ним у нас оборвалась. Мы все сильно переживаем за него и надеемся, что он всё-таки живой.

Я тоже бы хотел пойти на фронт, но вот по возрасту не прохожу. У нас призывают пока что только с 25 лет, однако все говорят, что скоро будут призываться ребята и моложе. А мне восемнадцать исполнится зимой 1942-го, в конце февраля. Но я и здесь, в Семипалатинске, в глубоком тылу, вношу вклад в оборону страны. Я работаю с отцом на Механическом, и мы кое-что производим для наших солдат.

Танюша, я тоже очень хочу с тобой повидаться и очень скучаю по тебе.»

Это письмо он отправил в тот же день.

***

Николай, брат Екатерины Чудиновой, мамы Георгия, призывавшийся из Новосибирска, в начале августа нашёлся, хотя уже думали, что его нет в живых, а всё случилось из-за того, что полтора месяца остатки их части пробивались к своим. При отступлении его ранили, поражен он был во многих местах, а ещё осколками разорвавшегося снаряда ему перебило пальцы на обеих ногах, и когда он оказался в безопасности, уже в госпитале, одну ногу ему ампутировали, и поэтому он был комиссован и вернулся домой.

Приближалась зима. Немцы были у порога Москвы. Они почти везде наступали. Каждый день все с замиранием сердца ждали очередной сводки Совинформбюро. Пафосный голос Левитана этим сводкам придавал ещё больше драматизма.

Кое-кто начинал нашептывать, что Москву не удержать и её сдадут, и что якобы Сталин уже покинул столицу и перебрался то ли в Куйбышев, то ли в Казань. Секретарь партийной организации на их заводе, Марат Баймуратов, старый революционер и убеждённый коммунист, вступивший в партию аж в девятнадцатом году и воевавший ещё в Гражданскую с Колчаком и басмачами в Средней Азии, каждый день перед началом рабочей смены коротко выступал:

– Товарищи, – начинал он обычно свою речь с этого обращения, – нас, Советский Союз, фашисты никогда не смогут победить! Не по зубам мы им! И не верьте, что товарищ Сталин якобы покинул Москву. Он по-прежнему в Кремле и руководит обороной столицы! Да, мы несём временные неудачи, но советский народ, как никогда сплотился вокруг партии. И на фронте, и в тылу миллионы простых советских граждан отдают все свои силы, а нередко и свои жизни ради победы! И мы, на нашем заводе, тоже вносим посильный вклад в будущую победу. Враг будет разбит, победа будет за нами!

В середине октября от Татьяны пришло второе письмо.

«Мой любимый «Есенин», вот мне и исполнилось восемнадцать! Я же почти на полгода старше тебя! Старше-старше! Но надеюсь, ты не считаешь теперь меня старой? Ты моложе всего-то на пять месяцев. Мы отметили мой день рождения с девчонками, с которыми я живу в общежитии, это Юля, приехавшая из Ярославля, и моя землячка Аня из Павлодара (ну я про неё тебе писала в первом письме). Выпили шампанское (не буду рассказывать, как его доставали, это целая история), стол был скромный, в Москве