Муж Софи Генри умер через три года после нее, и в живых остался только их сын. Николас Дедхэм: довольно-таки редкое имя. До него было почти рукой подать, так что отступать некуда.

Не прошло и часа, как Лейси вышла на него. Николас Дедхэм преподавал историю в филиале Лондонского университета в Беркшире, неподалеку от Виндзора. Он был специалистом по еврейской диаспоре двадцатого века и опубликовал несколько работ на эту тему. Она наткнулась в интернете на его фотографию, на которой ему вручали какую-то награду, и с удивлением узнала его лицо. Он улыбался, и на его щеках играли такие же ямочки, какие она унаследовала от матери и Габби; ямочки, которые не передались Джесс, о чем та жутко жалела. У него было овальное лицо, как у Адель, – широкий лоб, глаза, расположенные друг к другу чуть ближе, чем требовали бы идеальные пропорции, и полные, красиво очерченные губы. Семейное сходство было очевидным.

Лейси захлопнула ноутбук и отправилась на прогулку. Ей хотелось спокойно поразмышлять. На улице потеплело, и люди, которые попадались ей навстречу, были в одежде с коротким рукавом и в шортах или юбках. Она направилась на Вашингтон-сквер, где на ветру шелестели деревья, а искрящиеся капли из фонтана взлетали в голубое небо. С одной стороны, она жалела, что прочитала то письмо: меньше всего ей хотелось причинить боль Габби. Она думала, что, рассказав наконец правду, бабушка освободится от бремени, но, похоже, Габби облегчения не почувствовала. Она не стала отвечать на их вопросы о своей жизни в Вене и о том, что случилось с ее родителями, заявив, что с тех пор много воды утекло и ворошить прошлое слишком больно. К счастью для нее, оставшаяся часть их визита в Ванкувер была пропитана обсуждением Адель и Седрика, и все разговоры сводились к подружкам невесты и местам проведения свадьбы.

В последний день Джесс отвела Лейси в сторону и шепотом предупредила, что им вдвоем следует кое-куда улизнуть, но куда именно, не сказала: это должен был быть сюрприз.

– Шутишь? – пробормотала Лейси, когда, пройдя несколько кварталов, они остановились перед лавочкой с яркими картинками. На одной был изображен орел с розой в клюве; на другой – череп с извивающимися в глазницах червями; на третьей – деревья, волны и водопады.

– Вовсе нет! – заявила Джесс и распахнула дверь. – Мы сделаем себе одинаковые татуировки. Так мы будем связаны, даже находясь в разлуке.

Лейси посмотрела на свою: на ее лодыжке красовалась крошечная картинка с изображением Пятачка, который летел, держась одной лапкой за воздушный шарик. (У Джесс была татуировка с чуть более крупным Винни-Пухом, тоже на воздушном шарике.) Картинка вызывала у нее улыбку. Ей нравился этот образ – плыть по жизни и быть легче воздуха, и мысль о том, что эта идея посетила ее рациональную и не слишком эмоциональную сестру, наполняла ее благодарностью. Эта татуировка свидетельствовала о том, что она любима, и позволяла чувствовать себя в безопасности. И все же хватит ли ей этого ощущения безопасности, чтобы полететь в Англию и сообщить незнакомому человеку, что они родственники? Она перебрала в голове все возможные варианты, и этот казался единственно возможным. Либо она оставит это дело до смерти Габби, либо ей придется встретиться с Николасом Дедхэмом, если он согласится. Дело было слишком запутанным, чтобы его суть можно было донести в электронном письме или в разговоре по телефону. Он наверняка решил бы, что к нему обратилась какая-то сумасшедшая. Кроме того, задержавшись в Виндзоре, она могла бы сама воспользоваться Королевскими архивами замка и, возможно, больше узнать о Софи.

В тот же вечер она позвонила Джесс и поделилась своими планами.

– Почему бы не подождать до осени? Тогда я смогу поехать с тобой, – предложила сестра, но Лейси не терпелось провернуть все как можно скорее. Работа над следующей книгой временно приостановилась из-за болезни клиента, она неожиданно оказалась свободна, в ее крови бурлил адреналин. Она была тридцатитрехлетней женщиной и, естественно, должна была отправиться в Англию, раз уж все к этому шло. Господи, ее бабушка в девятилетнем возрасте покинула Европу, чтобы начать новую жизнь в Америке. Лейси вспомнила и об Адель. Она бы вспыхнула от ярости, если бы в ее напиток подмешали наркотик, и не позволила бы какому-то бармену от нее отмахнуться; она бы обратилась в полицию и заставила их провести расследование. Она бы подняла шумиху – возможно, именно поэтому Лейси до сих пор не хотела говорить с матерью о случившемся. Но что, если гнев был более здоровой реакцией, чем страх и стыд? Женщины в ее семье были бойцами, а она их подводила.

Не выдержав, Лейси написала электронное письмо Николасу Дедхэму на адрес, указанный на его университетской страничке. Она долго раздумывала, что сказать, и в конце концов просто написала, что скоро прилетит в Англию и хотела бы показать ему письмо, которое, по ее мнению, написала его мать, Софи Клейн, в 1938 году. Она попросил его сообщить ей, когда и где ему было бы удобно с ней встретиться. Ответ пришел лишь через несколько дней, и к тому времени она уже раздумывала, не уехать ли ей в Англию и не заявиться ли к нему без предупреждения. «Какое загадочное послание», – написал он. Он был очень занят на работе, но в честь Платинового юбилея королевы предстояли четырехдневные каникулы, и, возможно, они могли бы встретиться в его университете в первый день каникул, в четверг, второго июня. Это было краткое, деловое сообщение, из которого нельзя было выжать никакой дополнительной информации.

Лейси ответила, что ей подойдет любое время, которое он выберет, и она с нетерпением ждет встречи. Мысль о том, что она встретится с сыном Софи и наконец-то узнает, какой была ее двоюродная бабушка, заставляла ее трепетать от волнения. Что, если она наконец-то вплотную приблизилась к ответам? Что бы она ни разведала, узнать правду – это, разумеется, было лучше всего.

Ей удалось без особых проблем забронировать билеты на самолет, хотя из-за того, что она покупала их впритык, они оказались дорогими. К счастью, она смогла воспользоваться бонусами Air Miles. А вот найти жилье в Виндзоре было совсем другим делом. Все гостиницы, пансионаты и съемные квартиры были заняты, и она уже почти утратила надежду, когда наткнулась на одноместную комнату в квартале в десяти минутах ходьбы от замка, который, судя по всему, было видно из окна этой комнаты. Отзывов