Два дня на акклиматизацию, погрузка в джипы и поездка в деревню из которой стартует рафтинг. Собственно, этим модным словом вся цивилизация в тамошних краях исчерпывалась — натуральное средневековье. Поставили их на воду, отпихнули от берега — плывите, ихтиандры! — они и поплыли.

Через день сплава не то что цивилизации, даже следов людей по берегам не осталось, только скалы и вода. Через два — даже попутных сплавов не стало, кто вперед убежал, кто отстал, первобытная природа, сплошное благолепие!

И вот они в полном умиротворении и спокойствии духа, практически в нирване, изредка подправляют плот веслами и приближаются душой к сути мироздания. А за поворотом встает над рекой невдолбенная скала, шапка смотреть падает. И на этой скале невдолбенная конструкция с невдолбенными буквами — «Туборг*. Где бы ты ни был».

Как ее туда затащили — бог весть. Но что каждый, кто ее видел, рассказал всем своим друзьям и знакомым — к бабке не ходи. Красавцы на Туборге, чо.

* Это реклама, пришлите денег.

САГА О ХОРОШЕЙ ПАМЯТИ

Конец девяностых, занесло коллегу в Калифорнию, к американскому товарищу, с которым еще в Москве познакомился. Голливуд, Диснейленд, пляжи, кабаки и прочие красоты. И собрались они в выходные за город — то ли на рыбалку, то ли в горы, не помню. Ехали как раз мимо конторы, где американец, назовем его Джон, работал.

Джон говорит — давай в офис заскочим, у меня там пара вещей лежит, которые нам пригодятся. Не вопрос, заехали, Джон потащил показывать как они там работают — ничего особенного, офис как офис, большой зал, разгороженный стеночками на отсеки. Джон, пока копался, говорит — а вон там сидит наш русский сотрудник, он недавно натурализовался. Хочешь, напиши ему что-нибудь на русском для прикола.

Опять же, не вопрос, взял коллега маркер, на доске написал.

Джон нужные вещи забрал и поехали они дальше, отгуляли свое и вернулись.

А в понедельник утром Джон звонит и спрашивает:

— Ты че ему написал? Он сидит, безумными глазами на доску смотрит, губы и руки трясутся, от громких звуков вздрагивает.

— Да ничего особенного, «Мы все знаем, мы все помним».

КАК ВЫПИТЬ НАРОДНОМУ АРТИСТУ

Есть такое замечательное место под Костромой — Щелыково, бывшая усадьба А. Н. Островского, ныне его же музей, ну заодно и санаторий Театрального общества.

Дом отдыха ВТО тут затеян был сразу после Войны, во многом трудами последнего представителя актерской династии Садовских — Прова Провича, и трудами настоящими, не только беготней по инстанциям, строили своими руками. Возможно, именно поэтому тут никогда не было присущего московской театральной богеме пафоса. И замотанная по- деревенски платком тетенька с ведром оказывалась знаменитейшей балериной, а во встреченном на лесной тропинке небритом грибнике в кирзачах и ватнике запоздалым озарением узнавался артист, кумир всех театралов СССР… Ну и за многие годы здесь набрались уймы историй, баек и просто забавных случаев — а чудить актеры умели всегда.

Вот и Алексей Николаевич Грибов, народнейший и заслуженнейший, четырежды лауреат Сталинской премии, но пока еще не Герой Соцтруда, тоже это место любил — природа, тишь, рыбалка, красотища… Одно только омрачало, жена, Наталья Иосифовна, никак не давала предаться основной радости творческого человека и блюла трезвость народного артиста. Все время рядом, все время на виду, даже несмотря на сонмы сочувствующих коллег и друзей вокруг, выпить решительно негде.

Но все же — мы не привыкли отступать! — и выход был найден. Тогда, до постройки в 70х новых бетонных корпусов «Мизгирь», «Лель» и «Снегурочка», весь дом отдыха размещался в двух или трех деревянных домах, в том числе в перестроенном из сарая Шале. По контуру Шале опоясывали галереи, разделенные на балкончики номеров. Сейчас в нем лечебный корпус, перегородочки снесли, можно гулять по кругу.

И вот выходит Алексей Николаевич поутру на балкончик делать зарядку, ну там разминается, приседает, наклоняется. руками машет, а возвращается — пьяный!!! Наталья Иосифовна весь балкон обыскала — негде спрятать, пол да рейки ограждения, никаких ящиков и даже все доски насмерть прибиты, не отодрать.

Второй день жена глаз не спускает, а Грибов честь по чести: вдох-выдох, руки перед грудью — руки в стороны, руки перед грудью — руки в стороны, бег на месте, наклоны корпусом вправо-влево, но как закончил — пьяный!!!

Так и не смогла раскусить, а метода простая:

— исходное положение стоя, руки перед грудью;

— на счет 1–2 — два рывка руками перед грудью.

— на счет 3–4 — два рывка руками в стороны, при этом с соседнего балкончика, где в номере проживает коллега-доброхот, в правую руку Алексея Николаевича вкладывают полный стакан;

— снова счет 1–2, но дергается только левая рука, а правая отточенным движением опрокидывает стакан в рот;

— снова 3–4 и пустой стакан отправляется соседу.

Все, следов никаких.

КАК ВЫПИТЬ НАРОДНОМУ АРТИСТУ-2

1988 год.

Доживает свое в хрен никому не впершаяся антиалкогольная кампания, но партийное начальство не дает разбегаться из Общества трезвости и блюдет нравственность.

А у Юрия Васильевича Яковлева — юбилей, 60 лет. Ну ясное дело, вахтанговцы устраивают бенефис, прибывают делегации из других театров, охапки цветов, поздравления от начальства, коллег и друзей и все положенное в таких случая.

Включая банкет по окончании.

Но безалкогольный — надаренные цветы в вазах, обильно сервирована еда и… минералка, пепси и «Байкал». Даже кваса нет. Зато есть партийное начальство аж из горкома, бдящее за соблюдением генеральной линии на трезвость. Короче, всем надеть цаки и радоваться.

Но вы же понимаете, каково это актерской душе и всему театральному бомонду — праздновать на сухую? Лучше бы орден не давали. Все уныло слушают речи партийных чиновников, утешаясь лишь тем, что высокое начальство — крайне занятое, и после пары-тройки безалкогольных тостов и лобызания с юбиляром оно постепенно сваливает по своим важнейшим делам.

В какой-то момент Юрий Васильевич оглядывает застолье и тихонько спрашивает:

— Все уехали?

Ему отвечают, что все, остался только член ЦК КПСС Михаил Ульянов, свой брат-актер.

— Цветы долой! — гремит голос именинника. — В вазах