Но Оля аккуратно уложила косу на затылке и вдруг спросила:

— Как ты думаешь, а те две машины, на дороге, это наши были? Те что сгорели…

Раиса от неожиданности выронила расческу. Она до последнего гнала от себя всякую мысль о тех машинах, и потому ответила теми же словами, какими утешала себя в пути:

— Наверное, их бросить пришлось, как мы свои бросили. А подожгли, чтобы немцам не достались. Под бомбежку точно никто не попал, ее слышно было бы. Да мы и самолетов не видали толком, пока ехали.

За окном слышно скрипнула калитка, выглянув, Раиса увидала во дворе Гусева. Шофер поздоровался с хозяйкой, по привычке откозыряв ей, чему та совершенно не удивилась, шагнул в сени и аккуратно постучался:

— Девчата, товарищи, можно ль? Не спите?

Гусев принес с собой запах мороза, дыма и крепкой махорки. А заодно и свежие новости. Оказалось, и его, и Веню Майского забирают в распоряжение штаба и бог весть, куда дальше пошлют. Но он, Федор Гусев, непременно к ним воротится, столько верст вместе отмахали, столько бед избыли, они для него почитай что сестренки родные и он их не оставит.

— Непременно к вам выбьюсь, слово даю. А пока вот, попрощаться пришел. Комиссара нашего забрали стало быть, в боевую часть, еще до свету отбыл. Я едва проститься с ним успел и сразу вас побежал искать. Алексея Петровича не застал, говорят — в штаб вызвали. Хоть с вами прощусь, даст бог, не надолго.

Он и старался говорить негромко, но Верочка тоже проснулась, выглянула из-под одеяла и шинели, как птенец из гнезда, протерла глаза:

— Ой! Что же вы меня не разбудили?

Вошла хозяйка, неся высушенное белье. Увидев, что все гости проснулись, захлопотала у печки, собирая завтрак. Помогать себе не дала, сама мол, вы и так уж намаялись, сколько отшагали. А командир ваш с самого утра куда-то отбыл, вызвали. Еле уговорила позавтракать, так торопился.

За завтраком, за разговорами Раиса постепенно начала понимать, где они оказались. Село было прифронтовым тылом, оставшиеся жительницы заботились о бойцах, кто чем мог помочь, и стирали, и готовили. К одной из таких хозяюшек, так их все здесь называли, их вчера и определили на отдых.

Гусев наскоро перекусил и заторопился. На прощание обнял всех троих и в который раз пообещал, что непременно их отыщет и вернется. Твердил, что людей возить в военное время, это ведь умение нужно, особенно, если те и так настрадались уже, а дорога — одни ухабы, так что забирать его из военной медицины никак нельзя. Раиса с внезапной грустью поняла, что их маленький отряд начинает распадаться. А вдруг сейчас распределят по разным частям всех троих и никого из своих товарищей, ставших почти семьей, она больше не увидит? Раиса попробовала себя успокоить, наверняка в командовании люди разумные сидят. Они поймут, что они четверо вместе давно сработались, никто никого порознь не отправит. Хотя по правде сказать, как получится на самом деле, она не знала. Просто гнала от себя любую мысль о возможной разлуке, как и о тех двух машинах.

Через час возвратился Огнев и скомандовал построение. Был краток.

— Товарищи. У меня есть для нас две новости, и обе хорошие. Первая. Наша дивизия обороняется на керченском направлении, и медсанбат, не считая нас, вышел в полном составе и продолжает боевую работу.

Чуть не завопили “Ура”, но вовремя сообразили, что рядом наверняка тоже люди отдыхают, да и командир предупредил, поднеся палец к губам.

— Вторая. Мы с вами откомандированы в ГЛР в бухте Голландия. Сегодня же отправляемся. Надеюсь, все хорошо отдохнули, с запасом. Работы будет — никому объяснять не надо.

Жизнь потекла привычным темпом, споро и быстро. Бухта эта, название ее ни о чем Раисе не говорило, оказалась за Севастополем. Ехать туда сначала ночью должны были, потому что и машины за военными грузами ходили теперь в основном по ночам, а обещала подхватить своя же попутка, идущая на склад. Но потом рискнули утром.

Город было теперь не узнать. Стены домов, еще недавно белые, вымараны для маскировки глиной и сажей. На иных улицах всего два-три дома уцелело, а вокруг — обгорелые остовы без окон и крыш. Но даже с этих улиц жизнь и не думала уходить. Не было ни одного завала, который не разбирали бы почти сразу. Кирпичи отбирались к кирпичам, железо к железу. В уцелевших дворах было чисто, как в мирное время, в одном даже дворника увидели, бодро работавшего метлой. Только на боку у него висели противогазная сумка, каска и пистолет в кобуре.

А по улицам как и прежде спешили по делам прохожие. Раиса заметила молодую мать с малышом в коляске. Даже трамвай по центру города шел! Во дворе школы, в которой не осталось ни одного целого окна, ребята играли в снежки, кто-то сидел с книжками у входа в подвал — уроки по-прежнему шли, только под землей. Пока они ехали, раз десять, не меньше, попалась на глаза надпись “Бомбоубежище”. Убежища и подвалы впитывали людей так же быстро, как здешняя каменистая почва вбирает воду.

«Моя школа, — сказала Вера негромко. — Может, Анна Ларионовна сейчас математику ведет у них. Она не уехала, отказалась». И дальше всю дорогу до самой бухты молчала.

Глава 2. ГЛР, бухта Голландия — госпиталь в Инкермане. Ноябрь 1941

После первого дня их службы в бухте Голландия Раиса поняла, что отчаянно соскучилась по их палаткам. Пусть зимой, пусть на семи ветрах, пусть с прожорливыми печками-буржуйками. Пусть даже с риском попасть под налет! Лишь бы не под землей, с длиннющими коридорами, настолько тесными, что с носилками едва протиснешься и двоим не разойтись! По пути к штольням, где собственно и размещался госпиталь, и санитары, и раненые успевали припомнить много бранных слов, столь тяжкой была для всех эта дорога.

В перевязочной, куда Раису поставили работать, было условно светло и сравнительно тепло, но сыро, как в плохом погребе. По коридорам гуляли самые злые сквозняки, а в крохотном подземном общежитии с нарами в два яруса, где обретался младший и средний персонал,