В комнате стояло восемь таких машин.
— А что делает ребенок? — спросил Эймос мистера Франкленда.
— Он помогает матери, сращивает оборванные нити, — ответил мистер Франкленд.
Они понаблюдали, как мальчик лет одиннадцати исправляет обрыв. Чтобы его мать не останавливала работу, он подлез под машину. Рабочим-суконщикам платили сдельно, никогда не почасовую. Мальчик взял концы двух нитей и положил их на левую ладонь так, чтобы они на два-три дюйма перекрывали друг друга. Затем правой ладонью он короткими, сильными движениями потер их друг о друга. Когда он убрал правую руку, две нити сплелись в одну. Все это заняло несколько секунд.
Эймос заметил, что ладони мальчика огрубели от постоянного трения. Он взял правую руку мальчика и коснулся мозолистого места.
— У меня руки твердые, — с гордостью сказал мальчик. — Больше не кровят.
— Нити, должно быть, рвутся часто, раз требуется постоянный помощник, — сказал Эймос мистеру Франкленду.
— Боюсь, что так.
Это была плохая новость.
— Если хлопок часто рвется, — сказал Эймос Роджеру, — то шерсть, пожалуй, будет рваться постоянно. Даже у таких прях, как Сэл Клитроу, нить иногда обрывается.
— Есть ли в процессе какой-то момент, когда нить рвется чаще всего? — спросил Роджер у мальчика. — Понимаешь, о чем я?
— Да, хозяин, — ответил мальчик. — Когда свободная нить натягивается. Особенно если старуха дернет слишком сильно.
— Я, может, смогу с этим что-то сделать, — сказал Роджер Эймосу.
Эймоса охватил восторг. Эта машина могла дать ему пряжу, необходимую для расширения дела. Но не только. Она избавила бы от необходимости таскаться по деревням, навещая работниц. Комната, полная прях на его складе, могла дать больше пряжи, чем все женщины в деревнях. И если одна заболеет и не сможет работать, ему не придется ждать неделю, чтобы узнать об этом. Машина даст ему больше власти.
Подавив восторг, он постарался мыслить практично.
— Не знаю, можно ли приспособить прялку «Дженни» для шерсти, — сказал он мистеру Франкленду, — но, если я решу, что можно, где мне ее купить?
— На севере есть несколько мест, где их делают, — ответил мистер Франкленд. Он помедлил и добавил: — Или я мог бы продать вам одну из своих. Я как раз собираюсь заменить «Дженни» на машину побольше, называется прядильный «мул». Она прядет сорок восемь нитей одновременно.
Эймос был ошеломлен.
— Сорок восемь!
— Веретена растут, как ревень в мае, — заметил Роджер.
Эймос сосредоточился на практической стороне.
— Когда вы рассчитываете получить свой прядильный «мул»?
— Со дня на день.
— Сколько вы попросите за подержанную прялку «Дженни»?
— Они обошлись мне в шесть фунтов. А они не изнашиваются. Так что подержанную я мог бы продать вам за четыре фунта.
«И я могу получить ее через несколько дней», — подумал Эймос. Он мог наскрести четыре фунта, хотя тогда у него не осталось бы ничего на непредвиденные расходы.
Но в голове у него вертелся все тот же вопрос: подойдет ли она для шерсти? И ответ был незименным: единственный способ узнать — это попробовать.
И все же он колебался.
— У меня завтра придет мастер по хлопку, будет смотреть машины, — сказал мистер Франкленд.
— Я дам вам ответ к вечеру, — сказал Эймос. — И спасибо за эту возможность. Я очень это ценю.
Мистер Франкленд улыбнулся и кивнул.
— А пока мне нужно серьезно поговорить с моим инженером.
Они все пожали друг другу руки, и Эймос с Роджером ушли.
Они зашли в таверну и заказали легкий ужин. Роджер был полон энтузиазма, его розовое лицо раскраснелось от возбуждения.
— Я знаю, как уменьшить количество обрывов, — сказал он. — Я уже это себе представляю.
— Хорошо, — сказал Эймос. Он знал, что стоит на распутье. Если он это сделает, и все пойдет не так, ему придется смириться с тем, что он потратит еще больше лет, копя деньги на выплату долга. Но если все получится, он сможет начать зарабатывать настоящие деньги.
— Это серьезный риск, — сказал он Роджеру.
— Я люблю рисковать, — ответил Роджер.
— А я ненавижу, — сказал Эймос.
Но он купил машину.
*
Эймос решил проявить оптимизм и подать заявку на военный контракт еще до прибытия прялки «Дженни».
Полковником ополчения Кингсбриджа был Генри, виконт Нортвуд, сын и наследник графа Ширинга. Обычно эта должность являлась номинальной, но по традиции Ширинга сын графа был действующим полковником. Нортвуд также был членом парламента от Кингсбриджа. Знать любила оставлять важные посты в семье, как говаривал Спейд.
Нортвуд обычно жил с отцом в Эрлкасле, но после созыва ополчения снял Уиллард-Хаус, большое здание на рыночной площади, где могли разместиться полковник и несколько старших штабных офицеров. Легенда Кингсбриджа гласила, что дом этот когда-то принадлежал Неду Уилларду, который занимал очень важный пост при дворе королевы Елизаветы, хотя никто точно не знал, какой именно.
Приезд Нортвуда вызвал в обществе переполох, поскольку он был холост, двадцати трех лет от роду и, без сомнения, являлся самым завидным женихом в графстве.
Эймос никогда с ним не встречался и не знал никого, кто мог бы его представить, поэтому решил просто отправиться в Уиллард-Хаус и попытать счастья.
В просторном холле его остановил мужчина лет сорока в сержантской форме: белые бриджи и гетры, короткая красная куртка и высокий кивер. Красный цвет куртки на самом деле был пыльно-розовым, что говорило о плохой окраске.
— По какому вы делу, молодой сэр? — резко спросил сержант.
— Я пришел поговорить с виконтом Нортвудом, вашим полковником.
— Он вас ждет?
— Нет. Будьте добры, скажите ему, что Эймос Барроуфилд хотел бы поговорить с ним о вашей форме.
— О моей форме? — возмущенно переспросил мужчина.
— Да. Она должна быть красной, а не розовой.
Сержант нахмурившись, посмотрел на свой рукав.
— Я бы хотел, чтобы ополчение Ширинга было хорошо одето, — продолжал Эймос, — и, полагаю, виконт Нортвуд того же мнения.
Сержант долго колебался, а затем сказал:
— Ждите здесь. Я спрошу.
Стоя в холле, Эймос заметил атмосферу суеты: люди быстро ходили из комнаты в комнату и вели оживленные беседы, проходя мимо на лестнице. Это создавало впечатление деловитой эффективности. Все знали, что многие аристократы-офицеры были праздны и беспечны, но, возможно, Нортвуд был другим.
Сержант вернулся и сказал:
— Следуйте за мной, пожалуйста.
Он провел Эймоса в большую комнату в передней части дома с окном, выходившим на западный фасад собора. Нортвуд сидел за большим столом. В очаге ярко пылал огонь.
Рядом со столом, в лейтенантской форме, сжимая в руках стопку бумаг, сидел человек, которого Эймос знал. Это был Арчи Дональдсон, методист. Эймос кивнул ему и поклонился виконту.
Нортвуд был без парика, с короткими вьющимися волосами. У него был крупный нос и приятное на вид лицо, но глаза его оценивали Эймоса с острым умом. «У меня есть около минуты, чтобы произвести впечатление на этого человека, — подумал Эймос, — и если я потерплю неудачу, то вылечу отсюда в мгновение ока».
— Эймос Барроуфилд, милорд, суконщик из Кингсбриджа.
— Что не так с формой сержанта Бича, Барроуфилд?
— Она окрашена краппом, растительным красителем, который скорее розовый, чем красный, и быстро выцветает. Для простых солдат это сойдет, но сукно для сержантов и других унтер-офицеров следует красить лаковым красителем, который получают из щитовки и который дает густой красный цвет, хотя он и не так дорог, как кошениль, дающая истинный ярко-красный «британский цвет» и используемая для офицерских мундиров.
— Люблю людей, знающих свое дело, — сказал Нортвуд.
Эймос был доволен.
— Полагаю, вы хотите поставлять ополчению сукно для мундиров? — продолжал Нортвуд.
— Я был бы рад предложить вам износостойкое, непромокаемое сукно плотностью в шестнадцать унций для рядовых и сержантов. Для офицеров я предлагаю более легкое, сверхтонкое сукно, столь же практичное, но с более гладкой отделкой, из специально импортированной испанской шерсти. Тонкие ткани — моя специализация, милорд.
