донышка отцовской чайной чашки. Читаю слова, сказанные Эдвардом, – фашисты, чернорубашечники. Вспомнилось, как Джоана меня отчитывает. Илис запрыгнул мне на колени и прижался челюстью к моей щеке. Я ощутила его сердцебиение у себя на плече, он пытался покомфортнее устроить свои лапы.  
SJCEG Диск 19.
  Эту историю я слышал от одного моряка в Шотландии, а не от кого-то из здешних. Но мои дети, племянники и племянницы ее обожают. Полагаю, они будут пересказывать ее своим детям, потому что я рассказываю ее им. Начинается она по-разному. Иногда я говорю им, что она про их матерей, старших сестер и братьев или что она происходит на Рождество. Но основная история та же. Один человек однажды в вечерних сумерках увидел на берегу хоровод фей. Когда феи заметили его, то натянули на себя тюленьи шкуры и бросились в воду. Одна фея отстала, заметалась туда-сюда, словно что-то ищет. Человек нашел ее тюленью шкуру раньше, чем она, и забросил в высокую траву на дюнах.
 Мужчина уговорил фею выйти за него замуж, и она нарожала ему детей. Он все время видит, как она пытается говорить с тюленями или найти свою тюленью шкуру, но в конце концов отказывается от этой затеи. Однажды, одни говорят, что длинная зима выкосила всю траву, другие – что знойное лето, или дети, играя в прятки, наткнулись в песках на тюленью шкуру, приволокли домой и отдали матери, думая оставить себе.
 Безо всяких колебаний мать берет шкуру и исчезает. Муж находит ее на берегу – она сбрасывает одежду, комкает и влезает в старую шкуру. Ныряет в море – только ее и видели. Что стало с детьми? Я так и не узнал.
  Записано 28. 11. 38 со слов П. Хауэлла (отставной смотритель маяка, р. 1850), проживающего на Малой ферме (Y Tyddyn Bach). Вариант народного сказания.
  Я застала Джоану и Эдварда на пляже за съемками рыбака в воде. Они велели ему встать недалеко от берега, на мелководье, у подножья утеса. Обычно рыбаки не осмеливались заходить в море в этой части острова – здесь гуляли течения, способные ударить человека о скалы. В воде стоял Джон. Черноволосый. Черноглазый. Чернобородый. Однажды он показал мне татуировку, набитую в море: русалку, плывущую по тыльной стороне его ноги. Он промок до нитки и торчал посреди волн, разбивавшихся о его бедра.
 – Можешь нырнуть? – кричала Джоана с берега. – Как будто ловишь голыми руками?
 Я спросила Эдварда, чем они занимаются.
 – Мы хотели сделать динамичные кадры. Показать, как рыбаки ловят рыбу. Но я не хочу лезть в лодку с фотоаппаратом, чтобы не промочить. Поэтому мы фотографируем для примера.
 – Но у нас так рыбу не ловят.
 – Я знаю, Манод. Мы опишем, как у вас ловят рыбу, а фото просто для наглядности. Мы напишем что-нибудь в подписи к снимку…
 – Я помогу вам с этим.
 Что-то промелькнуло в его лице. Я не смогла прочесть.
 – Конечно, – сказал он.
 Джоана звала его к себе. Обернулась и, заметив, что я там, позвала и меня.
 – Манод, – сказала она, прижав палец к переносице. – Объясни ему: я хочу, чтобы он поднял клетку и подержал на весу для кадра.
 Положение бедолаги Джона было ужасающим, когда волна ударилась в него и перекатилась через плечи. Вода вокруг него вспенилась. Интересно, что они ему за это посулили. Я позвала его и объяснила по-валлийски, что нужно делать. Он только пожал плечами в ответ. Я спросила, сколько они ему платят. Он ответил, что ничего. Я пообещала ему несколько монет.
 В конце концов Джон повернулся боком и, окунув руки в воду, пригнулся и пропал под нахлынувшей волной. Я затаила дыхание. Джоана что-то тихо пробормотала. Эдвард шагнул вперед с камерой. Когда Джон всплыл, ловушка была в его руках, он вскинул ее высоко над головой. Я услышала щелчок затвора. Крики Джоаны: «Держи! Держи!» Вода льется ручьями с груди Джона. Потом следующая волна сбивает его с ног. Интересно, удалось ли омару сбежать посреди этого переполоха.
 ~
 Джоана первой вошла в пристройку, отряхивая воду с косынки. Я затворила за нами дверь.
 – Я вся промокла, – буркнула Джоана.
 У нее были темные волосы по линии роста волос. Она села за стол, а я – напротив. Она передала мне бумагу и ручку, чтобы я могла транскрибировать. Она водрузила на переносицу очки в золотой оправе и делала пометки на обороте фотографий Эдварда. Обычно перед началом работы мы немного говорили.
 – Завидую я тебе, Манод, что ты здесь живешь, – сказала она, не поднимая глаз.
 Она взяла очередной снимок и стала рассматривать.
 – Такие места, как эти, наперечет. Похоже, ты этого не ценишь.
 Она снова занялась своей писаниной. Я потрогала свои ногти и обнаружила, что один шатается. Я пыталась понять перемену в ее настроении. Джоана взглянула на меня, когда почуяла, что я на нее смотрю.
 – Зачем вы велели Джону лезть в воду? – спросила я.
 – Что ты хочешь сказать?
 – Сегодня сильно штормило.
 – Он же рыбак.
 – Мы не учимся как следует плавать. Я же говорила вам. Море очень опасно. Какой смысл…
 – Ну с ним же ничего не случилось?
 – Но могло.
 Джоана энергичным почерком покончила со своими записками, яростно вонзив перо в многоточие.
 – Если хочешь что-то сказать, выкладывай, Манод.
 – Я считаю, что это было опасно. И вы пошли на это из собственных корыстных соображений, чтобы книга получилась захватывающей.
 – Думаю, ты наивна. Ты слишком молода, живешь тут в тепличных условиях и не знаешь, как устроен мир.
 Ее голос звучал резко. Она вздохнула, сняла очки. Я оторвала ноготь и ощутила, как на кончике большого пальца наливается кровяной шарик.
 – Я тоже могу высказаться. Я заметила помаду на одежде Эдварда. Коралловую. Того цвета, который я тебе подарила.
 Я промолчала.
 – Тебе следует поостеречься, Манод, – так охотиться за мужчинами!
 – А вас это каким боком касается?
 – Сожительствовать с работодателем! Мы дали тебе шанс. А ты пустила его на ветер.
 Я ощутила жгучие угрызения совести.
 – Эдвард говорит, что вы фашистка, – сказала я. – Это правда?
 Мы посмотрели друг на друга в упор.
 – Я читала про них в газете.
 – И полагаю, ты согласна с Эдвардом, что это бредни.
 – Трудно сказать, как устроен мир, – сказала я. – Когда ты слишком далека от него.
 Джоана потерла ладонями лицо. Меня удивило, что она прослезилась. Ее ресницы были тонкими и темными. Я поняла, что она выглядит старше, чем была, когда прибыла сюда, потому что непогода обветрила ее кожу.
 – Да, – сказала