– Ты что – девка? – не веря глазам, воскликнул он.

– Ну? – ответил тот с выражением, означавшим «ну конечно».

Изумленный Торлейв взял злодея за плечи – под суконной свитой плечи и впрямь были слишком щуплые для мужских. Прямо на него уставилось лицо без усов и бороды, испуганно вытаращенные глаза смотрели ему в глаза… на той же самой высоте.

– Ты что за притка? – уже явно женским голосом воскликнула его добыча. – Мы ж кур воруем, да и все! Чего набросился? Ты кто – дедушка дворово́й? Так ведь обычай такой!

– Кур воруем? – От изумления перед всем этим у Торлейва звенело в ушах.

– Ну! Куромолье же! Пусти меня! Чур белых, чур черных…

Громко заскрипела дверь избы.

– Что там такое? – раздался голос Миродара. – Торлав! Где ты?

– Хабиби! – С крыльца соскочил Агнер и устремился через двор к хлеву. – Что такое, с кем ты там бьешься?

– Я тут полон взял! – крикнул им Торлейв. – Сейчас приведу!

* * *

Пленник – вернее, к этому времени Торлейв уже поверил, что это пленница, хотя все еще был в недоумении из-за ее мужской одежды и обмана зрения, из-за чего она казалась такой высокой, – шел без сопротивления. Торлейв живо доставил добычу на крыльцо, а там, мимо посторонившихся Миродара и Агнера, провел в избу, под свет лучин. При свете огня он совершенно ясно разглядел испуганное девичье лицо и длинную русую косу. Агнер, закрыв за собой дверь, прислонился к ней спиной. Торлейв, недоуменно крутя головой, развязал руки пленнице и вернул ей пояс. Она поспешно подпоясалась, а Торлейв с опозданием сообразил: раз это девка, то насильственное лишение пояса она поняла как попытку обесчестить. Немудрено, что заверещала и принялась отбиваться во всю мочь. Но откуда ж ему было знать – она одета парнем! Порты, короткая рубаха, свита по колено, мужская шапка, под которую она поначалу прятала косу… Коса-то настоящая? Но подергать не решился.

Нечто подобное он видел в Киеве на Карачун, когда мужики рядятся бабами, иные пихают за пазуху тряпье, чтобы изобразить бабью грудь; бабы и девки наряжаются в мужское и вяжут себе соломенные и мочальные бороды. Но сейчас не Карачун, и оттого разум Торлейва никак не мог прийти к согласию с глазами. Так это парень или девка? Рост, одежда говорили за одно, а лицо, голос, коса – за другое. Он взглянул на грудь своей добычи – свита оттопыривалась, не слишком сильно, но определенно как у женщин. Сообразил бы во дворе – можно было бы пощупать, а теперь поздно – люди кругом.

Гости в изумлении забыли о еде и песнях; одни встали из-за стола, другие остались сидеть, раздавались голоса и смех.

– Дединка! – К двери подбежала Торстина. – Ты как сюда попала?

– Да мы с Жаленькой пришли кур воровать, а он набросился, как нечистик! – Пленница негодующе взглянула на Торлейва, стоявшего рядом, уперев руки в бока. – И как только подобрался, я не заметила, тихо все было! Как из-под земли! Я только к хлеву – а на меня как накинется сзади, чуть не придушил! Повалил, помял, я вся в синяках, поди! Думала, дворовой или еще какой невидимец, напугалась, чуть сердце не выскочило!

Все это она вывалила с возмущением и без стеснения, глядя на Торлейва так, будто он и был во всем виноват. Привычным ухом он отметил, что выговор у нее нездешний: слово «он» звучало как «йон», «меня» – «мене», «вся» – «уся», «вот» – «уот». И кривичи, и голядь говорят иначе, но Торлейв не удивился: в таком месте какой только народ ни встретишь.

– Помял, говоришь? – Миродар кривился, сдерживаясь, но наконец захохотал. – Ну, девка! Вот попала! Зверь на ловца наскочил!

– Ты того, не обмочилась ли со страху? – смеялся Щедровит.

– Вот самое малое, что нет!

– Да я не понял, что это девка! – перекрикивая общий смех и сам смеясь, пояснил Торлейв. – Стою, смотрю, от ворот какой-то тать к хлеву крадется! А может, к избе, почем мне знать? Ты почему парнем-то вырядилась, еще ж не Карачун!

– Да у нас обычай есть такой у девок! – тоже смеясь, ответила ему Неугодовна. – Две парнями одеваются, они вроде как женихи, из других им вроде как невест выбирают и в свадьбу играют, величают. Нынче вечером они как раз по городу ходят, припасы собирают, песни поют, парней на гулянье зовут. Ее, Дединку, уж который год женихом наряжают, кому ж еще, как не ей – гляди, она ж с тебя ростом!

– Так это мне не мерещится? То-то я думаю, вроде не столько выпил, чтобы так в глазах рябило!

Торлейв повернул девушку к себе, еще раз измерил взглядом и засмеялся. Года три назад он достиг полного роста и с тех пор не видел женских глаз на одной высоте со своими! А теперь они были перед ним – умные, возмущенные и тоже смеющиеся.

– Она такая! – подтвердила Вертляна. – Ее и прозвали – Пятница Долговязая!

Красивой девушка не показалась: лицо продолговатое, худое, скуластое, нос длинноват. Все еще не веря глазам, Торлейв прошелся по ней взглядом с головы до ног: она и точно, была ростом ровно с него, и поэтому, в мужской одежде и с косой до колен, выглядела чудным существом с Темного Света. Но она уже успокоилась и разобралась, на кого наскочила.

– Так ты – тот самый, киевский гость и есть?

У нее вышло «йесь»; голос был довольно низкий и даже с хрипотцой. Отметив это, Торлейв подумал с беспокойством, не повредил ли ей своим захватом – силу ведь рассчитывал на мужчину.

– Тот самый. А ты-то кто, чудо ночное?

– Это Дединка. Она… В тали[807] она здесь, – сказала Неугодовна. – На княжьем дворе живет, ты разве ее не приметил?

– Нет, не попадалась на глаза. Кабы попалась, такую трудно не приметить!

– Кобы не смотреть усе время на знатных дев, – поддела его Дединка. – Но я и правда не выходила в гридницу, в поварне сидела. А у вас, видать, в Киевах Куромолье не справляют? Как же вы там живете?

– Справляют, почему нет? Была б ты в девичьем платье, я б сообразил, что это девки на свою братчину кур таскают. Так что… я тебя не сильно помял?

Торлейв не знал, стыдиться ли ему своей ошибки, но никак не мог уместить в голове, кто же это такая. Девушка ростом с него, в мужской одежде, да еще из тали, то есть неведомого роду-племени, положения среднего между рабами и