съезжу.
Хрольв уехал, а Прияна осталась думать дальше. Болва вскоре вернулся. С крыльца избы Прияна видела, как он остановил проходящую по двору Речицу и обменялся с ней какими-то словами. Говорили они тихо, сблизив головы.
– Ох, красотка наша и этого подцепить норовит! – вздохнула Прияна, прикидываясь, будто по-бабьи озабочена, «кто с кем водится». – Да зря старается, он женат. Она об этом знает?
В ответ раздалось что-то вроде хрюканья. В удивлении обернувшись, Прияна обнаружила, что Сияна переглядывается со своей старшей сестрой Пламеной – женой Хавлота, и вид у них взбудораженный и смущенный разом.
– Что такое?
– Да она, госпожа, не на зятька нашего нацелилась… – несколько виновато ответила Сияна. – Она себе другого кое-кого приглядела.
– Кого – другого?
– Да мы случайно, – добавила Пламена. – Мы на торг собирались…
– И что? Да говорите уж!
Еще раз переглянувшись, сестры заговорили наперебой:
– Помнишь, на днях пироги пекли, с грибами и с курицей? Мы и видим: Речица-то три пирога в ветошку заворачивает и в лукошко кладет. И с тем лукошком бегом со двора. Поршнями только шмыг-шмыг!
– Мы и думаем: видать, к родне бежит повидаться, хотя кто ж ей велел княжеские пироги таскать? Ну, может, разрешили…
– Мы уж думаем: неужто Ратогневовы внуки так обеднели, что им и пирог с грибами – гостинец?
– А мы-то на торг шли, и не думали даже за ней следить!
– Очень нам надо – пусть хоть к Вуефасту бегает, бороду чесать…
На этом предположении обе сестры фыркнули от смеха и виновато поглядели на госпожу.
– Так к кому она побежала? – прямо спросила Прияна.
– Знаешь, госпожа, где подольская дорога через Глубочицу идет, там мост, а у моста клети? Вот она в крайнюю клеть и шасть! Мы еще постояли, хотели посмотреть, скоро ли назад выйдет.
– Чего ей там делать, в пустой чужой клети? – удивилась Прияна. – Пироги, что ли, тайком есть? Ей, кажется, не запрещают, пусть ест сколько хочет. Стану я Иворову дочь голодом морить!
От воображаемого зрелища горделивой Речицы, тайком пожирающей княжеские пироги в пустой клети, сестры снова засмеялись.
– Она, госпожа, иным голодом, видать, истомилась… – намекнула Сияна.
– Мы стоим, смотрим. И вдруг… – Пламена глянула на сестру.
– Смотрим, идет… – Сияна, приближаясь к самому занятному, широко раскрыла голубые глаза.
– Заходит туда…
– Бранд со Свенельдова двора!
– Бережатый Свенельдича-старшего!
– Который сын Альва, его старого сотского!
– Вот он туда заходит! Один!
– А долго ль они там были, мы не знаем. Какие-то двое торговых к нам стали подгребать, дескать, красавицы, не скучаете ли, не хотите ли на лодье прокатиться… Ну, мы и бегом оттуда.
Выслушав все это, Прияна помолчала. Болва и Речица давно закончили свой разговор и разошлись в разные стороны, но хитрости бойкой вдовы не укладывались в голове.
– Вы за верное знаете, что это был Бранд?
– Как день ясен, госпожа! – убежденно ответила Пламена. – Он моих лет, мы с ним на павечерницах, на игрищах, пока я в девках была, сто раз встречались! И когда Свенельдич к отцу приезжал, Бранд много раз с ним бывал. Я его ни с кем не спутаю. Да его и не спутаешь – у него волосы темные, а что бережатый, так по всей повадке и по одежде видно.
– Дивно только, чего Речице в нем за корысть? – добавила Сияна. – Она же от Волицы, боярина Ратогнева внучка, а он – простой дренг, сын рабыни какой-то Свенельдовой, то ли болгарыни, то ли вовсе печенежки. Замуж она за него не пойдет.
– Ну, стало быть, не замуж… – Пламена многозначительно округлила глаза. – Кроме матери, в нем изъянов нет, сам-то он хоть куда… чтоб в пустой клети… в тавлеи играть…
Сестры опять прыснули и зажали себе рты.
– Ну и дела… – Прияна лихорадочно пыталась увязать это с уже известным, но ничего не получалось. – Вы кому-то говорили об этом?
– Нет, никому.
– Точно? И другим сестрам? И матери?
– Да мы было и забыли. А тут увидели ее с Болвой, ты сказала, мы и вспомнили. Бранд получше будет – и помоложе, и поздоровее.
– И неженатый, никто ей не придет косы драть. А то водилась бы она с Болвой – мы бы с Блистанкой вместе пришли бы и задали ей.
– А то ходит тут, поршнями шмыгает! Дошмыгается!
Сестры опять засмеялись: Болва приходился им зятем, мужем самой старшей из дочерей Хрольва, но настоящей опасности они в Речице не видели.
– Не говорите никому! – строго велела Прияна. – А то скажут люди, я за своими служанками не гляжу, бегают с чужими хирдманами блудить! Будто ей в Вышгороде было не с кем, коли охота… Только коли она Ивору внучка́ принесет, пусть на меня не пеняет – она не девка, вдова, умеет сама за собой присмотреть.
Сестры ушли по своим делам в поварню, а Прияна села под навесом и задумалась. Они правы: Бранд Речице в женихи не годится, и не настолько же она от страсти ума лишилась, чтобы посреди Киева с ним блудить в чужой клети! Она выросла среди дружины, с детства нагляделась на этих лосей здоровенных со скрамом на боку и «молотом Тора» на шее! Да и Бранд – парень внушительный, но не красавец. У того же Свенельдича получше есть. И у Эльги. Да и здесь есть в гридьбе красивые, чего далеко бегать! Видно, нужен Речице парень со Свенельдова двора.
С ней говорил Болва. Тот самый, что держит связь с наемниками из Царьграда и платит им за какие-то неведомые услуги… Болва был с князем в Вышгороде, а потом они привезли сюда Речицу… Болва связан с варягами, Речица – с Болвой и с Брандом со Свенельдова двора… Уж не служит ли она гонцом между Болвой – а значит, Святославом, – и Брандом, то есть Мистиной? Кто на бабенку подумает? Только другая такая же, а остальные будут пялить глаза на ее задницу.
Дойдя до этой мысли, Прияна выпрямилась. Не ради же пирогов Речице нужны эти свидания! Да и Бранду тоже, Мистина своих людей отродясь голодом не морил. И эти четыре гривны… Не для Бранда ли их брали?
Вира! Та самая, о которой говорил Ивор. Ивор склонял Святослава предложить Мистине виру, а теперь его дочь родная вьет петли вокруг бережатого Мистины, человека, который в любое время к нему вхож и пользуется доверием. Четыре гривны – за Улеба мало. Но может, это только задаток? Или плата самому Бранду, чтобы вывел на господина?
И что это все значит? Если Мистина все же возьмет виру, откажется от преследования Игморовой братии… Гнев богов за убийство