– Там дальше целый бор, по нему далеко уйти можно, – согласился Блискун.

– Тогда так и порешим. Пусть Болва серебро несет.

На этом они распрощались, Блискун ушел в сторону Киевой горы, а Лис решил еще пройтись по Подолу. Думал, не зайти ли к вдове брата, Клина; тот был кузнецом и все эти пятнадцать лет, покинув землю Деревскую, жил в Киеве. Две зимы назад киевские купцы привезли в подворье Святого Маманта весть о смерти Клина, и Лис передавал с ними серебра для осиротевшей семьи. Приехав в Киев, дважды побывал у них, но еще не решил, стоит ли оставаться в Киеве, при единственной родне, или все же убраться подальше, где ничто не напоминает о прошлом.

И вдруг… Спокойно идя по дороге, Лис провалился в то самое прошлое, от которого хотел уйти. Ему навстречу шагом, чтобы не задеть пешеходов, всяких баб с козами и лукошками, ехал Свенельдов сын Мистина – именно такой, каким он был в то памятное лето. Молодой, еще почти без морщин, светло-русые полудлинные волосы увязаны в хвост…

Лис остановился, стиснул зубы, сглотнул. Среди бела дня, на оживленной дороге близ торга повстречать блазня!

Блазень повернул голову, увидел Лиса… вздернул брови… Придержал коня, вгляделся… Что-то было не так, не так с его глазами… И он тоже его видит! Потом блазень улыбнулся и направил коня к Лису.

– Лис! Это ты! Вот это встретились! Узнаешь меня? Я – Лют Свенельдич.

От облегчения пробрала дрожь – Лис опомнился. Ну, конечно, это Лют! Младший Свенельдов сын. Сейчас он примерно в тех годах, что был Мистина в год смерти отца, нет, даже моложе. Но сам Лют, когда Лис в последний раз его видел, был отроком семнадцати лет, а теперь вон как возмужал, и сходство со старшим братом еще усилилось – с тем, пятнадцатилетней давности. Только глаза у них разного цвета: у Мистины серые, как у матери, а у Люта цвета желудя, как у отца.

Сойдя с коня, Лют небрежно бросил повод – его тут же подхватил один из двух следовавших за ним всадников, явно бережатых, – и подошел к Лису, протягивая руку. На лице его сияла широкая искренняя улыбка.

– Ну ты… – Лис хотел сказал «ты вырос», но мужчине около тридцати лет такое говорить неловко. – Итить-колотить, совсем боярином стал!

– Так мы в Киеве не из последних! – Лют засмеялся, пожимая ему руку и похлопывая по плечу. – Мне Мистиша говорил, что ты здесь, приехал, пока мы еще в Хольмгарде были, я уж думал тебя сыскать…

Лют жил при отце все те годы, что Свенельд провел в земле Деревской. Лис видел, как он растет и из мальчонки превращается в отрока, сам учил его обращаться с оружием, сперва деревянным, а потом и настоящим. Особого воспитателя, как полагается сыновьям знатных людей, у Люта не было: он родился от рабыни и свободу получил только со смертью отца. Мистина, сын знатной матери и законной жены, мог бы вовсе выгнать его со двора – по закону сыну рабыни никакого наследства не полагалось, – но по одежде, оружию, повадкам, по хорошему коню в дорогой сбруе, по двоим хирдманам-бережатым сразу было видно, что Мистина приблизил сводного брата к себе на полных правах родича. То страшное лето Лют провел в Царьграде, со Свенельдовыми товарами, а вернулся, когда отец его уже был мертв, и князь Ингвар мертв, а Лис давно исчез, собираясь искать себе доли где-нибудь подальше от Руси. До нынешнего дня они не виделись, да едва и вспоминали друг о друге, но теперь Лют, ничего худого о Лисе не знавший, был искренне рад. Да и тот ощущал тепло на сердце при виде этого лица, напоминавшего о молодости в сильной дружине знатного вождя, когда все еще было хорошо. В те годы они были очень самоуверенными – Лис, Клин, Ольтур, Кислый, Хадди, Болва – тогда тот еще носил свое настоящее имя, Бьольв сын Гисмунда, – а тем более старики: Ашвид, Сигге Сакс, Эллиди. Они чувствовали себя полными хозяевами земли Деревской и ждали, что дальше будет еще лучше. Ну и зарвались, нарушив первый завет сбережения удачи.

– Давай хоть поговорим! – Лют отвел Лиса чуть дальше от дороги, где их никто не мог бы задеть. – Мистиша говорил, ты к нам приходил два раза – чего больше-то не заходишь? Мы с ним одним двором живем, у меня там жены, дети. – Он засмеялся, радуясь, что ему есть чем похвастаться. – И Соколина пока при нас, со всем своим выводком. Я в отцовой старой избе живу. Жена-красавица, княжеского рода. Мистиша только сейчас один – его жена уехала к себе в родные края, моя Величана одна за всех хозяйничает.

Величану Лис видел – она-то оставалась дома и принимала гостей, пока Лют был на севере. Даже было думал, что это новая жена самого Мистины, сменившая знакомую ему Уту, – такая была бы и князю впору.

Слушая Люта, Лис бросил быстрый взгляд по сторонам. Болва предупреждал, что ему ни в коем случае нельзя являться на Свенельдов двор и показывать, что у него есть какие-то дела с Мистиной. Тогда и Люту не надо бы стоять с ним на виду у всего Подола и Киевой горы! Его, что ли, не предупредили?

– Ты Болву-то видел? – спросил тем временем Лют. – То есть Бьольва. Он тоже здесь, на Олеговой горе живет. Женился тоже – давно уже.

– Виделся я с Бьольвом. Он мне все рассказал, – с намеком сказал Лис, надеясь, что Лют опомнится.

Или младший брат воеводы в это дело не посвящен? Одно дело – дорогой кафтан, серебряная гривна и хороший конь, но полное доверие – другое.

Но нет – лицо Люта сразу омрачилось, улыбка исчезла, глубоко посаженные глаза сердито сузились.

– И что ты об этом думаешь?

– Думаю… – Лис поколебался, не желая сказать слишком много, – что такой большой человек может себе позволить… усмирять своих врагов так, как считает нужным.

– Вот как? – Лют бросил на него ожесточенный взгляд, его дружелюбное оживление угасло. – Ничего себе! Это был внук твоего прежнего господина, и его убийство ты считаешь дозволенным? Как мелкая шалость, того коня в корягу!

– Какое убийство? – У Лиса мороз пробежал по хребту от ощущения опасной лжи. – Он сказал, пара стрел мимо, бережатому руку оцарапа…

– Оцарапали! Они убили и самого Улеба, и двоих бережатых, Гисли и Рауда! Ты бы видел… Я видел тела прямо на месте, при мне их подняли, когда осмотрели. Улеб