Внутри стало совсем холодно. Не хватало только ветра, а температура была почти такая же, как снаружи. «Тупица, какой же тупица!» – про себя ругала я Сулеймана.

– Давай, заводи скорее!

Он тут же повернул ключ, но двигатель лишь издавал звуки.

– Ах! Господи, пожалуйста, только не это, только не это! Не сейчас!

Окоченевший профессор мелко-мелко дрожал. Сидя рядом, я слышала, как стучат зубы. Кажется, он был при смерти, даже не открывал глаз. Я взяла его руки в свои, попыталась согреть дыханием, но все тщетно.

Сулейман все пытался завести двигатель, но ничего не получалось.

– Давай, Сулейман, – закричала я, – сделай что-нибудь, он умирает! Ведь спросят с нас!

Эти слова его подстегнули. Со словами «бисмилляхи рахмани рахим»[39] он повернул ключ и вдавил педаль газа. После еще нескольких попыток мы потеряли всякую надежду.

Машина, провались она пропадом, снова заглохла. Можно было сойти с ума: мало того, что у нас на руках умирал человек, так и мы оказались в опасности.

Оставался единственный выход: я сказала Сулейману помочь и вытащила профессора из машины. Мы взяли его под руки и потащили. Он уже не держался на ногах, и мы несли его как труп. Я, правда, раньше трупы не таскала, но, наверное, это так и делают.

До мотеля «Блэк Си» было около трехсот метров, к тому же дорога была неровная. Каким бы худым ни был старик, нести его было нелегко, но в отчаянии от безысходности мы смогли преодолеть этот путь, открыли застекленную веранду и вошли внутрь. Никого не было видно, и холодно было так же, как и снаружи.

Несколько грязных столов и дешевых стульев, морские пейзажи на стенах выглядели такими убогими, что у меня заныло сердце. Ужасное место. Я подняла шум:

– Есть кто-нибудь?

Немного погодя к нам вышел тощий мальчик в теплой куртке. Выглядел он странно: лицо, брови, подбородок – все у него было заостренное.

– Скорее! – сказала я. – Человек умирает. Здесь есть отопление?

Он растерянно смотрел на меня:

– Нет!

– Ну а обогреватель?

– Нет.

– Ты кто здесь?

– Сторож. Тут зимой закрыто, я сторожу.

Я понимала парня с трудом. Он явно плохо говорил по-турецки и очень сильно замерз. Я огляделась вокруг, ища плиту или камин. Ничего не было.

– А ты как согреваешься? – заорала я. – Как ты здесь живешь?

Он указал рукой на обшарпанную дверь чуть поодаль:

– Я живу в той комнате. Она маленькая. У меня была электрическая плитка. Я готовил еду и чай, мог согреться.

Мы посмотрели на него, пытаясь понять, почему он говорит в прошедшем времени.

– Плитка сломалась. Этим утром я отнес ее в ремонт, в Шиле. Сказали зайти вечером. Если не успеют, придется забрать завтра. Если они не успеют до вечера, ей-богу, я тут замерзну!

За такое короткое время произошло столько невероятных событий, что мне уже ничего не казалось странным. Я не удивилась, что плитка сломалась лишь несколько часов назад. Наверное, удивляться не было времени, и я особо не думала.

– Ладно, открой один из номеров.

– Открыть? – переспросил парень. – Абдуллах-аби[40] может рассердиться.

– Кто это?

– Хозяин.

– Где он?

– В Стамбуле, летом приедет.

Я напустила строгий вид и уверенно сказала:

– Ты открой номер! Я заплачу́. Вот если не откроешь, тогда твой Абдуллах-аби точно рассердится.

Он немного помедлил, затем быстро пошел в другой конец комнаты и открыл ящик. Судя по звукам, мальчик выбирал ключ.

Пока мы разговаривали, профессор полумертвый сидел на стуле. Теперь мы вместе с Сулейманом подняли его и с трудом затащили по узкой лестнице на верхний этаж. Парень открыл дверь. Номер, как я и ожидала, был в ужасном состоянии.

Двухместная кровать, две незатейливые тумбочки по обе стороны, треснувшее зеркало на стене – вот и все. Мы уложили профессора в кровать и укрыли.

– Ты сможешь завести машину? – спросила я Сулеймана.

– Нужен автослесарь. Может быть, эвакуатор потребуется…

Он развернулся к парню:

– До Шиле есть маршрутка?

Мальчик махнул рукой, словно указывая на далекое место:

– Та-а-ам, по главной дороге ходит. Иногда.

– Сейчас поеду в Шиле, – сказал Сулейман. – Привезу автослесаря. Если он справится, я отвезу его в мастерскую, оттуда приеду и заберу вас.

Я посмотрела на него в отчаянии. Сулейман понизил голос:

– Если слесарь не поможет, он точно знает, где найти эвакуатор. Вызовем и заведем в конце концов эту развалину.

– Ох, Сулейман, сколько же времени потребуется?

– Три-четыре часа. Если все пойдет хорошо.

– Лишь бы он не умер за это время. Может, из Стамбула кого-нибудь вызвать?

– Не надо! – резко ответил он, будто во всем была виновата я. – Да и раньше они не приедут.

– Давай, поторопись.

Оба вышли из номера. Я услышала, как мальчик сказал Сулейману:

– Я тоже с тобой поеду.

Я осталась одна в комнате с профессором, которого мы уложили на кровать в пальто и укрыли. Я запаниковала и бросилась подтыкать покрывало, чтобы нигде не осталось щелей.

Но покрывало, пальто, лицо профессора, все было таким ледяным, что, как ни укрывай, толку не было. Я раскрыла его, сняла пальто, пиджак, свитер, ботинки и брюки.

Тут я заметила, что, хотя профессор лежал уже давно, простыня все еще была холодная. Тогда я перевернула его на бок и подтянула его колени к груди. Держа за затылок, я чуть согнула его. Нужно было, чтобы он занимал как можно меньше места. Я снова плотно его укутала.

Мне вспомнились зимние ночи в нашем первом с Ахметом доме. Отопление было печное, мы ложились спать, дрожа от холода. И хотя незадолго до сна мы открывали дверь в спальню, чтобы впустить теплый воздух, постель все равно оставалась холодной.

Мы ложились в обнимку, стараясь занимать поменьше места, и плотно укутывались одеялом. Вскоре воздух под одеялом начинал нагреваться.

Я еще раз проверила, не задувает ли под одеяло. Он был хорошо укрыт, но везде, где я трогала, было холодно. Как он нагреет воздух под одеялом, если у него в теле не осталось тепла! Надо было срочно что-то делать. В любой момент могло стать слишком поздно. В конце концов, я за него отвечала. Университет поручил мне позаботиться о Вагнере. Если он сейчас при мне умрет, что я скажу ректору? «Я отвезла его в Шиле, а он замерз насмерть», – так, что ли, объясню? Такого нельзя допустить! А пресса? Кто знает, какие