когда меня несла туда на руках моя няня, и заканчивая днями, когда уже я с гордостью приносила своих собственных младенцев. Я помню себя там и толстым карапузом в белом платьице с красным поясом и красными кораллами на шее, держащим свою маму за руку, отпускающим во весь голос замечания и получающим приказ "вести себя тихо"; и худенькой девчушкой, только ручки да ножки, одетой в тёмно-синий морской костюмчик и с большим бантом на макушке, на цыпочках следующей за мамой в туфлях, которые почему-то всегда скрипели, приводя меня в сильное смущение; и необычайно стройной семнадцатилетней дебютанткой в своём первом длинном платье и большой широкополой шляпке; и пухленькой, юной, только недавно вышедшей замуж дамой в шикарной парижской одежде, жемчугах, бриллиантах, мехах и перьях. И по мере того, как я менялась внешне, менялся и мой внутренний мир: поначалу я находила церковь очень скучным местом, где нельзя было ни поговорить, ни поиграть; потом она мне понравилась, так как там было очень много других детей, за которыми, пока взрослые не смотрели, можно было наблюдать, и подмигивать им и корчить рожи; позже я внезапно заметила, поняла и оценила красоту пения; а затем стала крайне религиозной и молилась с необычайным рвением; через некоторое время это сменилось легкомыслием, и я предпочитала, вместо того чтоб молиться, разглядывать юношей и одеяния девушек; но в итоге я вновь впала в религиозность и всерьёз задумалась об уходе в монастырь … И теперь, стоя на пороге этой церкви, я вспомнила обо всех своих метаморфозах и легонько посмеялась, хотя глаза и затуманились слезами.

Бо́льшая часть Зимнего дворца ныне называется Музеем революции, где экспонаты ярко и наглядно изображают историю революционного движения в России за более чем трёхсотлетний период. Здесь показаны все методы подавления народных волнений, применявшиеся царским режимом: принудительная ссылка на остров Сахалин и в Сибирь, заключение в крепость и прочие тюрьмы, содержание в одиночных камерах, пытки тайной полиции и, конечно же, казни.

Музей устроен очень умно – таким образом, что можно легко запомнить всю историю революции с самого её начала и вплоть до победы большевиков. Хотя мы видели по всему Зимнему дворцу и Эрмитажу множество групп солдат, рабочих и крестьян, изучавших с гидами различные виды искусств, тем не менее этот Музей революции, казалось, привлёк особенно большое число людей, и все они либо внимательно изучали представленные экспонаты, либо обсуждали их, либо даже делали заметки.

"Товарищи, только теперь этот музей ожил – он рассказывает историю, и какую!" – воскликнул студент группе юношей и девушек, для которых он, по-видимому, проводил экскурсию по залам. "Картины и статуи хороши для тех, кто желает изучать искусство, – продолжил он, – но они мертвы по сравнению с тем, что вы видите здесь, ведь это история, и потому каждый просто обязан сюда прийти".

И я подумала о своём внезапном, необъяснимом чувстве неприязни к картинам, возникшем в галерее, задаваясь вопросом, неужели этот студент разрешил беспокоившую меня с тех пор проблему. Да, это было именно так: замершая жизнь, тишина и покой Старого, Прошлого, по сравнению с огромной энергией, проявляющейся в каждой фазе Нового, Настоящего. И, глядя из окна дворца-музея, столь явно олицетворявшего Старую Россию, я могла видеть, как трудятся жизненные силы России Новой в преддверии празднования пятнадцатилетия революции. Вся площадь была заполнена солдатами, которые, готовясь к параду, маршировали и отрабатывали строевые приёмы; сразу несколько оркестров играли революционные марши; и все здания были украшены жёлтыми, лиловыми, розовыми и алыми флагами. В тот миг ко мне пришла мысль: "Стоя в бастионе Прошлого, я смотрю в Будущее".

8

В Ленинграде мы посетили много дворцов и музеев, а также и ряд церквей, некоторые из которых функционируют нормально, в то время как другие, включая чудесные Казанский и Исаакиевский соборы, превращены в места пропаганды атеизма. Видимо, проблема сохранения возможности богослужений решается следующим способом: если паства может поддерживать свой храм, как в случае с собором святого Сергия Радонежского на улице Чайковского (бывшей Сергиевской), то он остаётся нетронутым и церковные службы продолжаются в обычном режиме; однако если верующие не в состоянии этого сделать, то их церковь у них отнимают и при наличии какой-либо исторической или архитектурной ценности превращают в музей, в противном же случае организуют в ней рабочий клуб либо вообще разрушают, чтобы на её месте возвести более практичное здание.

"Нам пришлось воевать с Церковью, – заметил один коммунист, – потому что она была слишком тесно связана с государством. Церковь была богатой и могущественной, представляла собой мощное контрреволюционное оружие и открыто боролась с нами в первые дни революции. Наша идея состояла в том, чтобы убедить крестьян с их материальной и интеллектуальной ограниченностью, что многое из ожидавшего их, по словам попов, только на небесах можно получить прямо здесь, при жизни, и всё, что им нужно для этого делать, – это трудиться. Мы были убеждены, что суеверная сторона религии, которая, согласитесь, имеет мало общего с религией в целом, занимала слишком весомую часть их жизни. Но религия больше не является для нас проблемой, и именно поэтому вы теперь не увидите на улицах, как десяток лет назад, антирелигиозных карикатур, плакатов и лозунгов. Теперь наш метод полностью изменился. В антирелигиозных музеях вы найдёте, что так называемые сверхъестественные явления, такие как затмения, землетрясения или молнии, теперь объясняются людям с научной точки зрения". И мы убедились в этом, проведя целый день в музее истории религии и атеизма в Исаакиевском соборе.

Передняя часть этого собора рядом с алтарём выглядит так же, как и прежде: большие иконы и картины стоят на своих местах, и, когда входишь через маленькую боковую дверь, создаётся ощущение, что попал в необычайно красивый и роскошный храм, где в любой момент может начаться богослужение. Но затем, идя по проходу, замечаешь, что большие бронзовые алтарные двери с колоннами из лазурита и малахита по обе стороны широко распахнуты, чего никогда не бывает в русских церквях, кроме как на Пасху. Кроме того, можно увидеть как мужчин, так и женщин слоняющимися вокруг алтаря, тогда как, согласно правилам Церкви, женщинам никогда не дозволялось входить за пределы перегородки, именуемой иконостасом. Раньше я частенько посещала службы в Исаакии и потому быстро нашла свою любимую нишу, где всегда стояла. Тамошний грандиозный хор считался одним из лучших в Санкт-Петербурге, и круглый год, но в особенности во время Великого поста, толпы людей приходили послушать его прекрасное пение.

Центральная часть собора и секция в задней его части теперь заполнены антирелигиозными экспонатами,