И обе женщины разрыдались так безутешно, что горько было их слышать.

– Не беспокойтесь, сеньора, мужчины сказали, пульс у него есть.

Донья Инес оглядела себя с головы до ног: не хватало разве что пучка редьки, чтобы окончательно походить на нищенку.

– Хватит! – воскликнула она и без всяких объяснений бросилась бегом из дома – как была, в старой одежде, непричесанная – на поиски знахарки Варгас.

– Займись детьми! – крикнула она на бегу.

Грудь была полна молока, но она не думала о том, что оно может вытечь и что ее дочка проснется голодной.

Знахарка уже не жила в своем убежище, которое донья Инес вспоминала с детской наивностью. Прошлое всегда норовят подсластить, даже если оно дурно пахнет. Антонина Варгас вышла замуж за богатого старика, владельца табачной фабрики; он был уродливый, словно буйвол, толстый и c потемневшей от постоянного курения кожей. Она превратилась в женщину, которую ненавидели, а она ненавидела тех, кто правил в Сан-Ласаро. Она была хозяйкой фабрики и огромного дома с тремя балконами на верхнем этаже.

Когда-то только донья Лора уважала ее и защищала от нападок за ее экзорцизмы[19]. Как ее только ни называли: дьявольское отродье, сатанистка, одержимая дьяволом, ведьма.

Донье Инес не составило труда узнать, где она живет. Первый встречный, с которым она столкнулась, указал пальцем на особняк в колониальном стиле.

Двери были из крепкого дерева, с железным кольцом посередине. Она зажала кольцо в руке и ударяла им до тех пор, пока удивленный столь ранним визитом слуга не открыл решетку.

– Я бы хотела видеть сеньору Варгас, – ответила донья Инес, когда он спросил ее, что ей угодно.

– Кто вас прислал?

– Я сама себя прислала.

Слуга, одетый в белое от рубашки до башмаков, провел ее во внутренний двор, где росли красивые кусты, усыпанные красными и фиолетовыми цветами. Донья Инес посмотрела на верхнюю галерею, где резвились несколько детей, белых, как молоко. Горничная, тоже вся в белом и в вышитом переднике, выговаривала им за плохое поведение. В глубине патио, среди вьющихся по стене растений, донья Инес разглядела клетку с желто-зеленым попугаем. Ей не надо было подходить ближе, чтобы понять – это самка, такая же, какие были у ее матери, доньи Лоры. Она отвернулась, оправила свою грязную одежду и стала ждать Антонину Варгас.

Минуты тянулись для нее бесконечно, пока наконец не появилась знахарка в сопровождении слуги. Она ничем не напоминала ту женщину, которую знала донья Инес. Она хромала на правую ногу, а на одном глазу у нее была повязка.

Выразив недовольство по поводу гвалта детских голосов, Антонина Варгас остановилась посреди патио и крикнула горничной, что не время устраивать такой балаган, когда сеньор еще спит, а к ней пришли с визитом.

Она протянула руку донье Инес и извинилась за плохое поведение тех, кто, как она сказала, приходится ей внуками.

– Что с вами произошло? – спросила сеньора Вальдес, указывая на повязку лишь для того, чтобы показаться любезной.

– Сглазили.

Донья Инес испугалась, но знахарка Варгас ответила без обиняков:

– Не беспокойтесь. Он заплатил за это. И хорошо заплатил!

На шее у нее висел кулон размером с сушеный каштан с изображением ориши[20] Йеманья, богини моря и символа материнства. Донья Инес сразу же узнала его и готова была поклясться, что он был на ней, когда она впервые увидела знахарку.

– Так что? – спросила знахарка. – Что привело вас сюда?

– Мне нужно, чтобы вы погадали мне по руке, сеньора Варгас.

– Я этим не занимаюсь.

– О, не может такого быть! – жалобно проговорила донья Инес. – Клянусь вам, вы мне уже гадали. А сейчас мне это нужно, как никогда. Вы многое увидели по моей руке, когда я была еще девочкой, – сказала она, показывая ладони. – Посмотрите же!

Антонина Варгас сделала ей знак следовать за ней в темную, словно логово волка, комнату. Огромные окна были закрашены известью от края до края и защищены от света тяжелыми гардинами, спускавшимися до самого пола. Пахло ладаном. Знахарка зажгла свечу и села за стол, покрытый такой же тканью, что и гардины. Она предложила донье Инес сесть на стул напротив и, глядя ей прямо в глаза, предупредила:

– Я не могу зря терять время, дочка. Я должна заняться мужем, как только он проснется.

Во рту у доньи Инес пересохло и первое, что она попросила, воды из кувшина, где плавали лимонные корочки.

– Я не отниму у вас много времени…

Для начала сеньора решила оживить память знахарки, которая, не мигая, смотрела на нее единственным глазом и внимательно слушала. Она рассказала, кто она такая, из какой семьи. Она убеждала знахарку, что та должна была помнить донью Лору, вышедшую замуж за Ласарьего.

– Вы нас не помните? – спросила она.

Антонина Варгас и бровью не повела.

– Продолжайте. Продолжайте, дочка, – приказала она.

Донья Инес продолжила свой беспорядочный, хаотичный рассказ, смешивая даты, семьи и несчастья. Она поведала о судьбе своих сестер, которые вышли замуж в другие страны. О своем отце, да хранит Господь его в благодати, и даже о попугаях, что приносят дурные вести. Рассказала она и о донье Марте, и еще о том о сем.

– Вы упомянули донью Марту?

– Да, сеньора.

– Ту, что убивала слуг?

– Да, но на самом деле…

– Вы произнесли имя, запрещенное в этом доме. Я догадываюсь, кто вы.

– О чем вы, Антонина? Я сказала что-то не то?

– Продолжай! – приказала та, впервые обратившись к ней на «ты».

Донья Инес рассказала о свадьбе с доном Густаво, о переезде в Испанию, о своей жизни в Пунта до Бико, о лесопильной фабрике, восстановленном замке, о красоте той земли, которую ей суждено было узнать. Она сказала, у нее есть сын Хайме и вот наконец появилась девочка.

– Густаво и как дальше?

– Что вы хотите знать? – спросила донья Инес.

– Его фамилию.

– Вальдес. Густаво Вальдес. Как я могла вам этого не говорить, если я рассказала вам всю свою жизнь?

При этих словах знахарку так сильно передернуло, что пламя свечи заколебалось.

– Убирайся! Убирайся вон отсюда!

– Антонина, ради Бога!

Донья Инес испуганно встала со стула.

– Я не хочу видеть тебя в своем доме! – закричала знахарка вне себя от гнева.

Она встала со стула, продолжая кричать, будто в нее вселился дьявол.

– Убирайся! И скажи мужу, чтобы остерегался разорения в ближайшие годы.

– Что вы такое говорите, женщина?!

Донью Инес охватила дрожь.

– Густаво Вальдес