Затем Разбирающая Дом принялась за волосы Синтии. Она попыталась расчесать их щеткой, сделанной из дикообразьего хвоста, натянутого на деревянный брусок. Не вставая с колен и шумно дыша прямо в щеку Синтии, она положила одну руку на голову девочки и другой стала распутывать колтуны в ее золотистой гриве. Имя Звезды потрогала один локон Синтии, а потом подняла его повыше, чтобы лучше рассмотреть на свету.

С другой стороны от Синтии продолжала свое дело Знахарка: она приложила ленту, распухшую от многочисленных узелков, к стопе девочки. Та хихикнула и начала приплясывать от щекотки. Она уже и так переминалась с ноги на ногу, испытывая потребность облегчиться. Давление в мочевом пузыре становилось болезненным. Сколько еще она сможет терпеть? Как объяснить им эту простейшую потребность?

Разбирающая Дом похлопала ее по плечу щеткой, чтобы заставить стоять смирно, и начала заплетать косы. Синтия смотрела прямо перед собой, не осмеливаясь глядеть в лицо женщины, которое было так близко. Хотя ей не могло не нравиться это лицо. У Разбирающей Дом были большие печальные, чуть раскосые глаза лани. Ее узкий рот был будто растянут, и его концы упирались в круглые щеки. Прямой орлиный нос придавал луноподобному лицу вид, преисполненный достоинства и мудрости.

Имя Звезды воткнула в тонкую косичку на макушке Синтии воронье перо, а потом вместе с Разбирающей Дом вплела голубые ленты в две косы по бокам. Синтия подивилась, откуда они взялись. Неужели их сняли с умирающей дочки кого-нибудь из поселенцев? Синтия надеялась, что их просто выменяли у Торговца.

Закончив наконец возиться с лентой, тупым концом палочки, который она обмакнула в густую краску, Знахарка провела красную линию вдоль пробора желтоволосой девочки. Потом женщины, сидя на корточках, долго любовались своей работой. Непривычная к такому вниманию, Синтия робко склонила голову.

Разбирающая Дом с кряхтением поднялась и пошла за зеркалом. Она двигалась так, будто брела по глубокой грязи, покачиваясь из стороны в сторону и еле поднимая ноги. Она принесла толстое квадратное зеркало в рамке, и Синтия услышала звон ярких металлических колокольчиков и шорох медленно вращавшихся перьев, подвешенных на тонких ремешках. Взглянув на себя, она вскинула руку к волосам, напуганная красной полоской. На мгновение ей почудилось, что это кровь, что их доброта была лишь коварной уловкой, чтобы заколдовать ее, а потом подло разрезать. Потом она вспомнила о краске и еле заметно улыбнулась. Глядя на их радостные лица, она почувствовала себя виноватой в том, что могла о них плохо подумать.

— Ца-туа, Разбирающая Дом. — Женщина ткнула себя пальцем в грудь, заколыхавшуюся, словно два паруса. — Ца-туа.

— Чатуа? — Синтия попыталась сложить губы и быстро выговорить незнакомое слово, как это сделала женщина.

— Ца-туа. — Разбирающая Дом хлопнула себя по груди обеими руками.

— Ца-туа. — Синтия схватывала на лету. — Аса Наника, — добавила она, протянув руку и слегка дернув Имя Звезды за блестящие черные волосы.

Даже Черная Птица, все еще стоявшая у входа, рассмеялась, прячась за куском оленей кожи, который она жевала, — это была часть процесса выделки.

Вперед выступила высокая худая женщина.

— Похаве, Знахарка, — сказала она.

Синтия торжественно протянула руку Знахарке для рукопожатия. Та не поняла значения жеста и прижала ее руку к сердцу. Синтия пальцами почувствовала, как оно бьется в груди Знахарки, словно пойманная птица в костяной клетке. Потом Имя Звезды потащила ее, чтобы представить матери.

— Тухани Хуцу, Черная Птица.

Та кротко кивнула и застенчиво улыбнулась, не переставая жевать шкуру.

Теперь Синтия знала их всех по именам, но они не знали ее.

— Синтия, — сказала она, указав на свою бледную грудь. — Меня зовут Синтия.

— Цини-тия? — Они рассмеялись и затараторили.

— Что в этом смешного? — Она топнула ногой и крепко обхватила себя за локти, не в силах понять, что же в ее словах их так развеселило.

Они смеялись над тем, что она сказала, или над тем, кто она такая? Ей снова захотелось разрыдаться от одиночества и горя.

— Цини-тия. — Разбирающая Дом обхватила ее сильными, пухлыми загорелыми руками и обняла, оторвав от земли и лишив возможности двигаться. Прижатая к грубой оленьей коже, она уперлась руками в живот женщины, от которой пахло дымом и лошадьми, пылью и диким луком.

«Боже, только не дай мне обмочить себя и эту женщину. За это она меня убьет».

Синтия закрыла глаза и стиснула зубы, напрягшись так, что свело мышцы. Когда Разбирающая Дом поставила ее на пол, девочка услышала, что ее имя передается из уст в уста. Она даже не знала, что оно означает: Цини-тия — Почти Взрослая. Для ее новой семьи это было прекрасным знаком. Имя Звезды взяла Синтию за руку и весело припустилась к двери, болтая так, будто новая подруга могла понять каждое ее слово. Синтия уперлась ногами с такой силой и так неожиданно, что Имя Звезды чуть не опрокинулась на спину.

— Ну уж нет! Я туда не выйду!

Она знала, что маленькая индианка ее не понимает, но ей было все равно. В конце концов, им же было все равно, что она не понимает их. Ее губы вытянулись в тонкую упрямую линию, как у всех Паркеров. В ту самую линию, без которой ее семья не смогла бы пройти тысячу миль через пугающую глухомань. Снаружи ее ожидало целое племя дикарей, только и ждущих, чтобы начать хватать ее, дразнить и швыряться чем попало, как они это делали прошлым вечером. Она решила оставаться на месте, даже если придется ходить под себя. Ей уже не раз приходилось так делать с тех пор, как эти люди ее похитили.

К тому же на ней не было одежды. В наготе она казалась себе совсем беззащитной. Что бы сказала мама? Или отец? Она моргнула и тряхнула головой, чтобы отогнать образ отца, каким она видела его в последний раз. Что бы сказал дедушка? Ей послышался голос пресвитера Джона, говорившего о пристойности на проповеди во время вечерней службы. Его глубокий, рокочущий бас всегда напоминал ей гром пушек, разрушающих силы Сатаны, Слушая его, она обычно пригибала голову, но скорее не из почтения, а чтобы убраться с линии огня.

«И убоялся, что я наг, и скрылся. Бытие, глава третья, стих десятый».

Набедренная повязка была не просто неудобной — она была постыдной. Ее