желал. Таковы были все мужчины. Чем Луиза и пользовалась, чтобы соблазнять их, за исключением Монтгомери. Он, без сомнения, был самым красивым дворянином на королевской службе, но также и самым заносчивым.
– Вы не слышите моих слов? Я навсегда останусь свободной женщиной, свободной брать и бросать мужчин, каких вздумается и когда вздумается.
Она чувствовала возле самых губ его жаркое дыхание.
– Раз вам якобы так дорога подобная свобода, я дам вам ее, клянусь, – сказал он.
Луиза презрительно поморщилась.
– Габриэль, я никогда не буду вам любовницей, а следовательно, никакое разрешение мне от вас не потребуется.
– Раз так, то и я обойдусь без вашего.
Он поцеловал ее, так крепко притиснув к себе, что ей было не вырваться. Он мог бы взять ее тут же, прямо в передней, перед самим королем, если тот вдруг выйдет из спальни. Чем больше она отбивалась, тем крепче становилась его хватка. Она позволила его языку пробиться между зубов и тут же как следует сжала челюсти. Он отпрянул, выпустив ее.
– Вы меня укусили!
– Разумеется! И это меньшее, чего вы заслуживаете: я бы скорее поцеловала жабу, – отвечала она, переводя дух. – И, несмотря на все отвращение, какое мне пришлось бы перебороть, я проделала бы то же самое с гораздо более значимой частью вашего тела.
Она вытерла рот платком. Он смотрел на нее в бешенстве.
– Если я внушаю вам такой ужас, Луиза, значит, вы не любите мужчин.
Она расхохоталась от такого свидетельства непомерной гордыни. Он снова пошел на нее, сжав кулаки, – глаза его пылали едва сдерживаемой яростью.
– Признайтесь, Луиза, вы из сторонниц Сапфо.
– Когда же вы усвоите, достопочтенный граф Монтгомери, что вы попросту мне не нравитесь?
Титул его и фамилию она выговорила так, словно это брань.
– Я смою это оскорбление, сударыня, как подобает мужчине по отношению к женщине. Клянусь вам в этом.
Он поклонился, держась прямо, и вышел. И бряцавший о набедренник меч казался не таким опасным, как злость, которую он уносил в себе.
Екатерина Медичи
Шторы в спальне короля еще были задернуты, и в ней царил полумрак.
В кровати под балдахином лежала, прикрыв глаза, Диана де Пуатье: одна, укрытая до пояса простыней. Носком ноги она поигрывала с шелком обоев.
– Чему я обязана честью видеть вас у себя, Ваше Величество? – спросила она, даже не взглянув на королеву.
– Я ищу короля, своего мужа, сударыня.
Диана простонала.
– Ну хватит, Генрих. К тебе твоя супруга.
Она отдернула простыню, и между ее бедер обнаружилась голова короля Генриха II. Он встал, вытер рот рукавом и, в одной рубахе, шагнул к королеве. Он взял было ее руку, чтобы поцеловать. Но Екатерина сухо и с достоинством отняла ее, скрывая отвращение.
Генрих отошел умыть лицо в тазу, где плавали цветочные лепестки.
– Вы пришли как раз вовремя, сударыня, – сказал он, стряхивая с рук воду. – Мирный договор с Испанией предполагает и иной союз. Наша старшая дочь Елизавета станет испанской королевой.
Он рьяно вытерся чистым полотенцем, которое протянул лакей.
– Вероятно так, сир, ведь она обещана наследнику испанского трона. Но король Филипп Второй еще жив, и его сыну придется подождать своей коронации.
– Дипломатия решила иначе, сударыня. На Елизавете женится сам Филипп Второй.
«Немыслимо!»
– Но и шести месяцев не прошло с тех пор, как он похоронил свою вторую супругу.
– Наша дочь сможет утешить его.
От одной мысли об этом Екатерина сжала кулаки.
– Нареченный Елизаветы – принц, – повторила королева. – Филипп Второй крадет невесту у собственного сына. Он ничего не чтит!
Генрих снял рубаху и бросил ее на пол. Лакей метнулся поднять ее и подал ему новую.
– Французское королевство выиграет от такого союза, поскольку Елизавета станет королевой сразу же после свадьбы.
«Моя Елизавета с этим старикашкой – ни за что!»
Екатерина кипела гневом, но сдерживала себя. Как испанский король только смеет вырывать Елизавету из-под носа у собственного сына? Вот это гонор! А она должна соглашаться на все, как ее муж, король Франции? Ну уж нет!
– Почему же тогда не Маргарита? – спросила она совершенно спокойно.
Диана встала с постели и прошла перед королевой, притягивая взгляд монарха наглой, великолепной наготой. В свои шестьдесят она по-прежнему оставалась для Генриха самой красивой женщиной королевства. Чтобы понять это, Екатерине не нужно было глядеть на нее. Она знала и так. Уже двадцать шесть лет знала это и сносила. Она была королевой Франции, но властвовала над ее мужем Диана; недаром ее прозвали «больше, чем королева». Фаворитка резко распахнула шторы, чтобы пламенеющие лучи зари окутали ее тело.
– Ей всего шесть лет, – напомнила Диана с сочувствием в голосе, словно родная мать забыла возраст дочери.
Но королева нарочно стояла к ней спиной.
– Марго слишком юна, – подтвердил Генрих. – Разница в возрасте с Филиппом Вторым…
Екатерина прервала его язвительно:
– Не знала, что вас хоть сколько-то заботят такие нюансы.
– Вы правы, не заботят, – улыбнулась Диана, обнимая любовника.
– Елизавета уже в том возрасте, когда выходят замуж, – настаивал Генрих.
– Ей не исполнилось и пятнадцати! – возразила Екатерина.
– Как и вам, сударыня, когда вы за меня вышли.
– Но, сударь, мы с вами были ровесниками.
– Были и остаемся, – рассмеялся король.
– Нет-нет, для нас, женщин, бывает, год идет за два, – вклинилась Диана.
Генрих окинул взглядом тело Екатерины и погладил фаворитку по щеке:
– Золотые слова, радость моя.
Екатерина едва сдержалась, чтобы не хлестнуть ее по щеке, которую только что ласкал Генрих.
«До чего слабы мужчины перед красивой женщиной!»
– Филипп Второй – старик, – не отступалась королева.
Генрих рассмеялся.
– Ему всего тридцать два года.
– Две предыдущие его супруги умерли в цвете лет. В обоих случаях наблюдались по меньшей мере подозрительные совпадения. Поговаривают об отравлении.
Король утомленно вздохнул.
– Я говорю вам о законах дипломатии, а вы рассказываете мне сплетни.
«Как же, “дипломатия”! Он просто соглашается на все, о чем ни попросит этот испанский пес».
– Если с Елизаветой что-то случится, вы мне за это ответите, сир!
– Я держу ответ лишь перед Богом, сударыня, – отрезал он.
– Да будет так! – сказала она, призывая судьбу.
Только выходя из передней, она вспомнила истинную причину, зачем ей нужно было видеть Генриха: из-за предсказания Нострадамуса. Но была так зла, что поймала себя на желании, чтобы рок свершился.
Генрих II
Диана прижалась к спине Генриха II обнаженным телом. Но, сам не зная почему, он чувствовал беспокойство. Он приказал