– Слива, – тряхнул за плечо Чугунков, – закемарил?

– Пригрелся, как кот на лежанке, – усмехнулся Слива.

– Вставай. Нужно отправляться.

Они теперь входили в третью группу. И были в ней ведущими, так как знали дорогу.

Майор Журавлев, который минуту назад вернулся оттуда, со склада, напутствовал вполголоса:

– Ребята, в первую очередь вывозите мины, закрепляйте на санках основательно. Скатится – хлопотно будет…

– Понятно, товарищ майор.

Вечерняя духота сменялась прохладой, свежей, но не стылой. И туман в лощине медленно редел.

Слива перелез через бруствер. Комок глины попал к нему в сапог.

– Готов? – Чугунков подал санки: сначала одни, потом другие.

Первые метры они не ползли, а частили на четвереньках. И санки шуршали вслед за ними, словно листья, подгоняемые ветром. Чугунков, Слива и остальные солдаты привязали веревки от санок к поясам, но все равно передвигаться на руках и ногах и буксировать санки, даже пустые, было неудобно. А ползти обратно с тяжелой, будто налитой свинцом, бомбой? В прошлый заход Слива еле добрался до позиций своего полка. Так было тяжко!

Когда взлетела ракета, все плюхнулись на землю и замерли. Слива даже глаза закрыл: будь что будет! Ракета горела долго, вначале очень ярко, потом все тусклее и тусклее, как угасающая коптилка. Где-то слева, в километре, застрочил пулемет. Зеленые пули пропунктировали тьму. Это майор Журавлев указывал направление: если группа будет двигаться параллельно трассирующей линии, то как раз наткнется на склад.

Опять заиграла музыка, какое-то танго. Певец лениво растягивал нерусские слова. Пластинка была знакомой, но название ее Слива не помнил. Он просто вслушивался в мелодию, которая плыла верхом, над головой, и на душе становилось спокойно. И шумы, и шорохи, произведенные людьми и санками, больше не пугали. И не было проклятого одиночества – будто ты песчинка под этими дремотными звездами, – а припомнилось, что за твоей спиной свои, что тебя поддержат, прикроют. Уж только ты сам не подкачай.

Дальше двигались по-пластунски. И еще одна ракета настигла их в пути…

Но вот и склад. Старый бункер. Возле ребята, те, что ушли раньше, закрепляют бомбы на санях… Дверь, уходящая в землю. По ступенькам спускаются без санок. Оставили наверху. Воздух тяжелый, спертый. Пахнет гнилью. Лучи фонариков – непоседы. Прыгают, вертятся…

– Да, – говорит бывший шофер Жора, – дорога, прямо отметим, не шоссейная, но отмахать по рейсу еще придется.

Бомбы и ракетные мины лежали в длинных, узких ящиках, словно в гробах. Чугунков предложил:

– А что, если их прямо в таре транспортировать? Давай?!

– Чушь! – ответил Слива. – Тяжелее, неудобнее. Попробуй замаскируй желтые ящики.

Сорвал пломбу, распахнул крышку. Взрывателя, конечно, нет. Но посмотреть на всякий случай не мешает.

– Помоги, – попросил Слива.

Они с Чугунковым осторожно подняли мину с деревянного ложа.

– Посторонись, посторонись… – Медленно ступая, двинулись к выходу.

Проклятая глина! Вместе с ней в сапог к Сливе, видимо, попал и камень. Забился под портянку и мешает идти. Подниматься по глиняным ступенькам вот с таким грузом совсем непросто. Пальцы потеют и скользят, а металл грубый, твердый, в него не вцепишься ногтями.

– «Раненых таскать», – пробурчал Чугунков, передразнивая Сливу. – Человек, он есть человек. Больной ли, здоровый. С ним всегда договориться можно… А эти…

Они осторожно положили мину на санки Сливы.

– Потом закрепим, – прошептал Слива. – Пошли за второй.

Но когда они спустились в склад, там произошло следующее. Архивариус, который с каким-то бойцом поднимал ящик, не удержал свой конец. Ящик вырвался из рук напарника, перевернулся, и бомба вывалилась на пол и завертелась рыбой, выброшенной на берег. Все замерли. Не припали к земле, ища спасения, а словно остолбенели. И только уперли в бомбу лучи фонариков, точно это были прутья. Взрыва не случилось.

Старшина первый нашелся:

– Так дело не пойдет. Должон быть порядок! Слива и Чугунков, оставайтесь здесь, подготавливайте груз.

Порожние ящики, чтобы не мешали, решили ставить к стене один на другой. Ящики с бомбами и ракетными минами подтаскивали к самому входу, проверяли, нет ли взрывателей.

Люди подходили и подходили…

– Как там туман? – спросил Слива бывшего шофера Жору.

– Туман – свой парень. Вновь крепчает.

– Работы еще на час осталось. Продержится? Или нет?

– Я же сказал, крепчает. – Жора включил фонарик и, словно обметая пыль, повел лучом по стенам. – Слива, тебе не кажется, что здесь пахнет газом? Принюхайся.

– Нет. Здесь пахнет ленинградским рестораном «Астория».

– Белая кость, по ресторанам ходил! – изумился Жора. – А мы больше так, из горлышка.

– Хватит трепаться! – сказал Чугунков. – Давай лучше бомбу вытащим.

– Мне бы которую поменьше, – сказал Жора. – Я хилый.

– Не в магазине, – возразил Чугунков.

Они взяли бомбу на плечи, как бревно, и пошагали к выходу.

7

Рация молчала. А Галя привыкла к наушникам, как близорукие привыкают к очкам, и не замечала их. Подвинув поближе каганец, она разложила перед собой маникюрный прибор, открыла флакончик с лаком, понюхала и занялась ногтями.

Ночные дежурства, когда стояла тишина и не было срочной работы, растягивались точно резина. И самое гиблое дело поглядывать тогда на часы. Стрелки, казалось, спят на циферблате. А часы, насмехаясь, убаюкивают: ус-ни, ус-ни…

Никто ей не говорил, но она сама сделала это маленькое открытие: время можно перехитрить. Забыть о нем. И если думать о чем-то хорошем, строить планы, вспоминать прошлое, время начинает злиться. И торопится.

Галя усмехнулась: она обнаружила в собственной судьбе странную повторяемость. Она влюблялась трижды. И все три раза в своих начальников. Может, только к первому случаю слово «начальник» не очень подходит. Но она была десятиклассницей, а он учителем. Правда, всего лишь учителем черчения. Впрочем, он руководил драмкружком, а Галя считалась ведущей артисткой школы. Значит, он был все-таки ее начальником. Худой, всегда плохо выбритый, с кадыком на длинной шее, он умел быть заразительно непосредственным. И знал столько шуток, прибауток, анекдотов и рассказывал их всегда к месту и всегда с тактом. С ним было весело. Он не умел сидеть или стоять на одном месте.