Из-за этого в нос ему попадает пушинка и он сильно чихает несколько раз подряд, падая лицом в свои мешочки, отчего пух из них разлетается огромным облаком по аудитории. Сидящие рядом тоже непроизвольно начинают чихать вслед за ним.

Прервавшись на полуслове, профессор оборачивается и удивленно замолкает.

Побросав свои дела, все остальные студенты начинают громко и беззастенчиво смеяться, откровенно радуясь идиотской ситуации.

С минуту понаблюдав за происходящим, профессор снова поворачивается к доске, на которой в левой части уже знакомого нам чертежа нарисован плывущий по морю парусный корабль, и, как ни в чем не бывало, продолжает:

— … Если вам доводилось когда-либо бывать в Крыму, вы могли наблюдать, к примеру, следующую картину…

КРЫМ. ЯЛТА. НАБЕРЕЖНАЯ ПОРТА. ВЕЧЕР.

Вечерняя сумеречная набережная порта. Пустынно.

У причала одиноко стоит освещенный яркими огнями белоснежный лайнер с латинскими буквами на борту. На палубах ни души, только из репродукторов раздаются громкие звуки оркестра, аккомпанирующего певице, исполняющей разудалую немецкую песню.

На редких скамейках — немногочисленная публика, отдыхающая в межсезонье, — в основном пожилые люди. Сняв шляпы и отложив в сторону костыли и палочки, они слушают немецкую речь, смотрят на море и на иллюминированный иностранный корабль.

В стороне дымит небольшой мангал, возле которого ожидает шашлыков тихая, человек в шесть, очередь.

Бесцеремонно оттеснив стоящих, к прилавку подвигается толстый небритый кавказец в адидасовском костюме. Вытянув руку в сторону свежеприготовленных порций он обращается к хозяину мангала, вяло шевеля тремя пухлыми волосатыми пальцами в золотых печатках:

— Гоча, мне "троечку", пожалуйста.

Под высокой металлической опорой канатной дороги стоит тускло освещенный изнутри пустой вагончик. Возле открытой двери салона прохаживается в ожидании пассажиров, заложив руки за спину, сопровождающий в фуражке с околышками.

По лестнице шумно поднимается веселая хмельная компания, человек в десять: солидные, важные, слегка обрюзгшие мужчины лет за сорок в отутюженных костюмах и белых крахмальных рубашках, с тарелками недоеденных шашлыков, початыми бутылками шампанского, коньяка и бокалами в руках, и холеные увядающие женщины — на высоких каблуках, в сногсшибательных вечерних туалетах и золотых украшениях. Одна из них ведет на коротком серебристом поводке огромного пятнистого дога.

Со смехом они заваливаются в салон вагончика, слегка покачивающегося под их тяжестью.

Сопровождающий (несколько подобострастно и манерно): Прошу минуточку внимания, господа!.. По нашим последним метеосводкам сюда идет необычайно мощный северо-восточный циклон. В мои обязанности входит предупредить вас об этом. Если он застигнет нас во время нашей экскурсии, то там, наверху, — он указывает рукой куда-то в небо, в темноту, — станет очень холодно, быть может, даже выпадет снег… Я бы настоятельно советовал вам взять с собой какие-нибудь теплые вещи, если они, конечно, имеются у вас в наличии. В особенности это касается ваших нежных дам.

Слова сопровождающего приводят женщин в радостное возбуждение:

— О-о-о! Снег! Какая прелесть!

— Это будет, наверное, очень романтично…

— Вот видите, Верочка, а вы так огорчались, что не успеете попрощаться с зимой.

Мужчина с бутылкой коньяка в руке игриво щелкает по ней пальцами и, подмигнув остальным, обращается к сопровождающему:

— Шеф, а внутреннее разве нас не спасет, а? Как вы думаете? Что вам подсказывает ваш богатый опыт морского волка?

Сопровождающий безразлично пожимает плечами:

— Не знаю, господа, решайте сами… Мое дело вас предупредить.

Мужчина: Тогда три секунды, шеф… Павлик, Боренька, — он обращается к двум самым молодым мужчинам, стоящим на открытом воздухе с сигарами в руках, — пулей! Туда и обратно.

Те сбегают по ступенькам на небольшую асфальтированную площадку, распахивают дверцы двух новеньких белых "Волг", извлекают оттуда ворох песцовых шуб, дубленок и лисьих шапок и бегом возвращаются с ними в салон.

Сопровождающий задвигает дверь. Раздается короткий звонок. Дернувшись, перегруженный вагончик, слегка пружиня, начинает подыматься вверх по склону, проплывая между аккуратно подстриженными кипарисовыми деревьями.

КРЫМ. СКАЛА АЙ-ПЕТРИ. ВЕЧЕР.

Огромное, отслоившееся от стены, тонкое каменное перо торчит черным силуэтом на фоне густо-синего вечернего неба с редкими кучевыми облаками, кроваво освещенными последними лучами заходящего солнца. Застрявший между пером и скалой камень заткнул, как пробка, образовавшуюся глубокую расщелину.

Острая вершина пера несколько раз обмотана пестрой изношенной веревкой, на которой развешены связанные за шнурки пара растерзанных кроссовок, пара лысых истончившихся узконосых галош, несколько карабинов и каска, прищелкнутая за петлю ремешка. Вторая веревка постелена зигзагом на пробку, под тонкий белый полиуретановый коврик, на котором, тесно прижатые друг к другу с боков скалой и пером, лежат Андрей и Валера.

Каждый из них продел по одной руке в рукава пуховой куртки, тщательно подоткнутой с боков. Свешивающиеся вниз ноги засунуты в рюкзак, подвешенный к скале.

Андрей лежит на боку, положив голову в каске на каменный выступ и глядя прямо перед собой. Его лица почти не видно, торчит только нос и вспыхивающий во время очередной затяжки кончик сигареты. Валера, вывернувшись на живот и подперев подбородок свободной рукой, с зажженной сигаретой между пальцами, слегка свесившись, смотрит вниз. На голове у него круглая вязаная шапочка и болониевый капюшон от куртки.

Дует ровный сильный ветер. Далекий полукруглый серебристый горизонт моря еще освещается солнцем, а земля внизу уже затянулась мглой, сквозь которую мутно проступают бледные огни Ялты и ее городов-спутников, соединенные между собой пунктиром дороги, идущей вдоль самого берега.

Андрей: Ну и холодина сегодня…

Валера: Это муссон… Теплый ветер тибетского нагорья…

Андрей: С чего бы это?

Валера: Ясно, с чего, — он затягивается сигаретой, — к нам едет Сережа Борисович, — жди холодов, ураганов, травм, землетрясений… Ночью снег пойдет, помяни мое слово!

Андрей (смеется): Лишь бы войны не было…

Их разговор прерывается криками птиц, стаей пролетающих мимо. Они молча следят за ними, пока те не скрываются за поворотом скалы.

Андрей: Они уже давно спят, наверное… Поезд их укачивает, им снится теплая морская волна, пальмы, жаркий белый песок… И они улыбаются во сне…

Валера: Ну да, как же, спят… Они пулю пишут! — он стряхивает пепел с сигареты. — Сидят в купе и режутся с утра до ночи…

КРЫМ. ШОССЕ СИМФЕРОПОЛЬ-АЛУШТА. АНГАРСКИЙ ПЕРЕВАЛ. ГЛУБОКАЯ НОЧЬ.

Ночное пустынное шоссе укрыто глубоким слоем нетронутого снега. Ветви обступающих дорогу деревьев согнуты под тяжестью крупных белых хлопьев. Утопают в сугробах крутые каменистые склоны. Покрыты инеем провода, столбы, дорожные знаки и стрелки указателей.

Крошечная белка аккуратно пробирается по толстой еловой ветке, осторожно заглядывает в круглый зеркальный знак "Обгон запрещен". В этот момент в нем, внезапно, отражаются две яркие фары. Белка испуганно убегает.

Из-за поворота выныривает тускло освещенный изнутри одинокий заснеженный троллейбус, вдоль и поперек разрисованный рекламными