Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 108
могучего, как Илья Муромец. Невестины проводы до революции устраивали такие, что вся деревня еще неделю пьяная валялась.
На новом месте ее встречали восхищенными вздохами – вот, мол, какую деваху Иван-кузнец оторвал, не зря сапоги стаптывал. Молодые отстроили новую избу, впустили в нее кота, как положено, Серафима налила молочка домовенку, и зажили соседям на зависть. Все складывалось в доме Ивана и Симы, кроме одного – не давал Бог детишек. Кузнечиха уже все испробовала: и лекарей, и заговоры, но все без толку. Лукич молчал, но хмурился, когда жена виновато стелила себе отдельную постель – мол, нельзя сегодня.
Важным караваном шествовали годы. Кубышка, надежно упрятанная в подполе, наполнялась заветными рубликами, на печи теснились караваи, расстегаи и куличи, а по натертым половицам так и не затопали маленькие ножки.
– Сима, доча, – уговаривала свекровь, – сходи в монастырь, помолися. Боженька добрый, даст Ванечке дитятю.
И Серафима шла не один раз, босиком, стояла на коленях по полдня, не разгибая спины. Жила месяцами с монахинями на пустом хлебе и воде. Не помогло. В селе начали на нее жалостливо коситься, а вдовая Марфа ни с того ни с сего зачастила в кузню, каждый раз наряжаясь не по‐рядовому.
Когда до рокового, последнего отчаяния оставалось совсем чуть‐чуть, по лесам пошли слухи, что в глуши появилась новая поселянка: то ли травница, то ли Баба-яга. Никто точно не знал, откуда она прибыла в их края. Хромой юродивый окрестил ее половецкой шаманкой, а набожная свекровка называла не иначе как полесской ведьмой. Серафима не очень полагалась на ведовство, но отчего бы не попробовать?
Она решила не советоваться с Иваном. Зачем бередить ссадину? Вдруг из затеи ничего путного не выйдет? Пригожим летним утром деревенские бабы отправились в лес по грибы, и Серафима увязалась с ними. Но заглядывать под кусты и лазить по оврагам не стала: взяла свой узелок, махнула подружкам, чтобы не искали, и потопала по тропинке в самую чащу, куда забредали только кикиморы, и те нечасто. В узелке кроме пирогов, вяленой рыбки и крынки со сметаной лежало самое дорогое – матушкино колечко. И деньги, само собой.
Дорога оказалась недлинной и нестрашной, ни волков не встретила, ни трясин. Через час с лишним увидела обыкновенную покосившуюся избушку, обмазанную глиной, из стен торчали сучья и трава – видать, наспех чинили. На зов вышла крепкая старуха в обвязанном крест-накрест шерстяном платке. Один глаз у нее уродился синим, а второй – коричневым в крапинку. Это не сразу замечалось, просто как будто что‐то потустороннее в лице, взгляд нечеловечий. Огромные красные руки не знали покоя: пока Сима делилась бедой, та что‐то терла, мешала, заворачивала – в общем, ни минуты не теряла. Увидев, что гостья от ее рук глаз не отводит, пояснила:
– Ты, касатушка, прости уж: сейчас лето, ежели не наберу потребного, то зимой куковать придется. У меня ни минутки для безделья нет.
– Да, да, – закивала посетительница, – а мне‐то помочь сумеете?
Хозяйка прищурила коричневый глаз:
– Ты неверно спросила. Помочь не смогу, а показать дорожку сумею.
– Ну? – Сердце взволнованно застучало. – Бабушка, я вам гостинцев принесла и плату, какую назовете…
– Не в этом дело. Лекари верно говорят: бабское нутро – сплошные загадки. Я кашель могу остановить, печень почистить, кости вправить. А то, о чем просишь, касатушка, решается не здесь, а там. – Черный от травяных соков палец выстрелил вверх, как будто неведомая сила обитала под этой конкретной камышовой крышей. – Пойдем со мной.
Она провела Серафиму за печку, взглядом приказала молчать. На сложенном вчетверо одеяле спал белобрысый мальчонка лет двух-трех, вздрагивая во сне и подрыгивая худенькой ножкой.
– У них весь хутор сгорел, – вполголоса пояснила травница, – его мать в окошко выкинуть сумела. Как он уцелел, неведомо – видать, была на то Господня воля. Или смышлен не по годам: отполз в сторону от огнища. Родни не осталось. Я вот выхаживаю у себя, потом куда девать, не знаю. Я стара уже дитя нянчить, да и учиться ему надо.
Серафима смотрела на нее с испугом, понимая, к чему старуха клонит. У них с Иваном уже случались разговоры о приемных детях, и она поняла, что эта дорожка для их семейства поросла сорной травой.
– Мужики с того хутора как раз караванщиков поджидали, тех, которые в степи Тургайские ходят. Они и нашли его на пожарище, на верблюде ко мне в лачугу привезли. Ты когда‐нибудь живого верблюда видела?
Сима покивала, да, мол, видела. Ее как‐то верблюжья тема в тот миг не волновала.
– Возьми его, расти, как под сердцем ношеного, люби, а там… – Ведунья запнулась и снова посмотрела наверх.
– Да мне бы, бабушка, по своему делу, – начала Серафима и задумалась. Раз старуха говорит, что ей помощи ждать неоткуда, значит, так и есть. Хватит себя обманывать. Старость уже не за порогом. А Иван крепкий мужик, с достатком. Легко найдет себе молодку, которая с полдюжины нарожает. А так будет и у Симы своя радость, все не одной в старости углы отирать. – А знаешь, бабушка… пожалуй, ты нашла мальцу мамку. – Сказала и поперхнулась, как кипятку хлебнула невзначай, сама испугалась своих слов, потому и выпалила их побыстрее, чтоб не передумать.
– А я так и поняла, как только ты в дверь постучала, – спокойно промолвила старуха. Видимо, и вправду заранее знала. – Его Микиткой вроде кличут. Только ты знай, он не разговаривает и судорогами страдает, после несчастья это с ним… Непросто ему далось выживание‐то. Да ничего, даст Бог, все наладится.
Сима слушала и все больше жалела о принятом без согласования с мужем решении: и болен, и немтырь, и пережил трагедию. Как она справится с таким мальцом? Ей бы здоровенького, послушного, улыбчивого. И желательного своего собственного.
– Ты не бойся, что он не твоей крови. Люди родными становятся не по крови, а по душе. Сколько в него вложишь, столько тебе и вернется.
Ну, делать нечего. Серафима глубоко вздохнула и отчеканила:
– Нет… никакой это не Микитка… Это мой Валька, Валентин, сынок мой родной. И не болен он вовсе, просто напужался без мамки.
В этот момент то ли Микитка, то ли Валька открыл глазенки и спросонья потянулся к Симе.
Домой она вернулась в сумерках: малыш оказался тяжеловатым, еле‐еле донесла, но с рук ни разу не спустила, прижимала к сердцу и шептала какие‐то небылицы, чтобы не захныкал. Вот теперь встреча с волками по‐настоящему пугала.
Иван встретил приемыша лучше, чем она ожидала. Первые два месяца тяжеловато пришлось, а потом и Валька, и
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 108
