Сначала всё шло хорошо, в городе даже прекратились насилия над женщинами, когда по ночам их похищали рядом с собственным жильём и, накинув на голову мешок, быстро, по-заячьи удовлетворяли свои жеребячьи потребности.

Но затем красотки Весёлых юрт стали разгуливать по городу в дорогих монистах и шелках, и благочинные жёны с полужёнами, как в Дарполе называли наложниц, не выдержали. Явились к князю с требованием запретить срамным девкам шастать по городу и зазывать к себе их мужей и чтобы князь не платил им свой заветный дирхем.

— Вот только мне больше делать нечего, как разбирать ваши бабьи свары! — сердито отмахнулся от них Дарник. — Хотите — сами открывайте свои Весёлые юрты, изголодавшихся ратников на всех вас хватит.

Не удовлетворившись таким ответом, благочинные принялись обрабатывать своих мужей и полумужей. И те вскоре в самом деле «обнаружили», что князь, берущий мзду с Весёлых юрт, — позор и бесчестье! Пошли толки о народном вече, мол, князь для походов, а в городских делах решение надо принимать общим обсуждением и согласием. Казнь невиновного побратима, глупость с камнемётной охотой, объявление смертной казни за убийство коровы и умаление княжеского ранга позорным сводничеством — об этом отныне всё резче и громче говорили в каждом дарпольском жилище.

— Вече так вече, — смиренно согласился на Воеводском Круге Рыбья Кровь. — Только я на этом вече должен выступить первым.

Воеводы-ветераны лишь тревожно переглянулись от такой княжьей покладистости: знали, что ничто другое не может разозлить Дарника больше, чем узаконенный народный ор. Их опасения полностью оправдались.

Едва на Торговой площади сколотили помост с железным билом, тут же состоялся и главный сход дарпольского населения. Возле помоста теснились словене, союзники занимали места поодаль, запасшись лучшими толмачами, чтобы ничего из речи князя не пропустить и дабы не мешать словенскому большинству.

Проводить Дарника от хором до лобного места явились лишь Корней и Ратай, остальные словенские воеводы для своей безопасности предпочли занять места вблизи союзных сотен, у кого с кем из союзников были более дружеские отношения.

— На моих дозорных, ромеев и луров ты полностью можешь положиться, — нашёптывал дорогой князю воевода-помощник.

Дарник будто и не слышал. Плотная толпа на Торговой площади молча смотрела на приближение их конной троицы. Остановившись у края площади, князь несколько мгновений обводил взглядом настороженные и отнюдь не дружеские лица, потом слез с коня и, жестом приказав Корнею с Ратаем не следовать за собой, двинулся к помосту. Толпа расступалась, пропуская его, и тут же следом смыкалась.

Поднявшись на помост, Дарник снял с себя корону и трижды подкинул её в воздух. Два раза поймал нормально, а на третий раз намеренно сделал неловкое движение и подхватил корону уже у самого настила. По толпе прошелестел лёгкий смешок — всем понравилось это символичное освобождение князя от своего единоначалия.

— Раньше, когда я отправлялся в поход, я всегда был уверен в своей победе, — звучно заговорил Рыбья Кровь, держа корону в руках. — Кроме хорошо обученных воинов мои победы держались ещё на трёх вещах: на сомкнутом боевом строе, камнемётах и напарниках-побратимах. В свой поход с вами я отправился, не имея прежней уверенности. Более того, я почти не сомневался, что потерплю первое в своей жизни поражение. Но мой бог-хранитель спас меня вместе с вами, даровав вместо войны союз с кутигурами и лёгкую победу над Хемодом. Сначала я очень радовался этому, но теперь понимаю, что незаслуженная победа подрывает боевой дух войска сильнее, чем поражение. Я думаю, вы и сами прекрасно видите и понимаете это. Мои попытки лучше обучить вас ни к чему хорошему не привели, вы и так уверены, что всё знаете и умеете. Сейчас вы собрались на вече, чтобы лишить меня городской и судейской власти, ведь от побед под моим началом вы вряд ли захотите отказываться.

Князь чуть помолчал, давая толмачам возможность лучше переводить союзникам.

— Хочу сказать, что больше я никого из вас наказывать не буду. Чтобы наказывать воинов, их надо уважать. Увы, за последнее время у меня всё меньше причин вас уважать. С городским вечем вы это хорошо придумали. Теперь мне не придётся назначать даже своего наместника — вы его выберете сами. Это для него. — Дарник положил корону на подставку, где лежала железная кувалда для била, и оглядел ближайших ратников строгим взглядом, словно спрашивая: всё ли они хорошо поняли.

— А ты как же?! — раздался голос из задних рядов. — Бросаешь нас?

— Нет, не бросаю. Если вы захотите, то я весной приду и поведу вас в новый поход.

— А сейчас что?.. Почему весной?.. Откуда придёшь?.. — послышались крики.

Князь поднял руку. Всё немедленно стихло.

— Я хочу набрать пять сотен воинов и пойти с ними до весны в зимний поход на Левобережье Яика. Кто хочет, может записаться у моего знаменосца. — С этими словами он спустился с помоста и сквозь толпу направился к своим хоромам.

Если Дарник хотел как следует взбудоражить весь город, то это ему с лихвой удалось. Про вече тут же было забыто, напрасно горлопаны-учредители пытались призывать к выбору наместника. Разбившись на мелкие кучки, ратники расходились с Торговой площади, обсуждая, что именно затеял их князь. Мало кто понимал, куда и зачем нужен этот зимний поход, причём силами одной хоругви. Для глубокого разведывательного рейда хватило бы и одной сотни конников. Потом самые умные и проницательные объявили, что таким образом князь хочет отделить своих сторонников от бунтовщиков. Среди гридей-ветеранов свежа была память о том, как Дарник прошлой зимой в Таврической степи увёл смольскую ватагу с обустроенной зимовки, оставив предавших его гридей без коней и камнемётов. И пополз новый слух, что таким образом Рыбья Кровь хочет увести преданных ему ратников в кутигурскую орду.

Уже со следующего дня записываться в походное войско потянулось большинство дарпольцев — ну как было выставить себя слабаками и боязливцами! Князь придирчиво отбирал, объясняя, что нужного снаряжения у него достаточно только на пять сотен, и стало понятно, что он действительно собирается в зимний поход.

Стараниями Ратая из Петли через Большую протоку Яика, где течение было помедленней, а лёд потолще, были наложены скреплённые между собой доски, по которым на руках стали перекатывать на