он был сейчас нацелен, Михаил чувствовал себя куда в большей безопасности, нежели в Польше. Для здешних властей он только транзитный пассажир и к тому же находится под защитой иностранного паспорта. Конечно, вполне возможно, что в архивах германской разведки или службы безопасности имеется на него досье с фотографией. И стань известно властям, что в международном экспрессе, проходящем через территорию Германии, под именем Яна Цвеклинского едет сотрудник второго отделения иностранного отдела ОГПУ Михаил Донцов, его бы бесшумно убрали. И товарищи никогда не узнали бы, где и как это произошло. И если столь мрачная перспектива не занимала мысли Донцова, то не потому, что практически равнялась почти нулю, а потому, что возможность ее была одним из заранее заданных, неустранимых минусов профессии, точно так же, как для летчика-испытателя – возможность аварии в воздухе. Но у летчика есть парашют. Михаила в случае провала на территории Германии ничто не могло спасти. У него не было даже пистолета или хотя бы ножа для самозащиты. Да и не помог бы пистолет. Бывало, когда молодые сотрудники отправлялись в тир пострелять, Воронин, подписывая требование на патроны, непременно замечал: «За пальбой не забывайте: единственное стоящее оружие разведчика – здесь», – и красноречиво похлопывал себя по лбу.
Рассеянно поглядывая на плоскую, утыканную рощицами и вереницами межевых деревьев равнину, Михаил не думал о возможности провала, как летчик не думает о том, что в полете отвалится хвостовое оперение – ведь конструкция самолета была предварительно рассчитана. Не думал он и о предстоящем задании. Неотвязные мысли о нем, сомнения, тревоги – все это было бы лишь непродуктивной тратой нервной энергии. Он заставил себя не только влезть в шкуру туриста, но и чувствовать, как турист. Он заставил себя всецело отдаться созерцанию проплывавших мимо ландшафтов и вскоре уже с нетерпеливым интересом, не удивлявшим его самого, ожидал, что откроется взгляду за очередным поворотом и как выглядит вблизи та далекая, похожая на спичку труба. Вскоре, как это случается у путешественников, не обремененных заботами, у него разыгрался аппетит. Он плотно пообедал в ресторане и закурил поданную официантом сигару фирмы «Корона». И теперь самый наметанный, самый проницательный взгляд контрразведчика не сумел бы выделить его из массы пассажиров. Он был естествен во всем.
Вечером поезд пришел в Берлин. Попутчик Михаила, водрузив на седой бобрик котелок, указал носильщику на чемодан и, сказав «ауфвидерзеен», покинул купе. Пока поезд стоял, Михаил прогулялся по платформе. Его поразило обилие людей, одетых в форму. Железнодорожники, носильщики, шуцманы, штурмовики, офицеры вермахта, даже служащие писсуара – вся Германия, казалось, облачилась в форму. «Милитаризм начинается с формы», – подумал Михаил.
Утром поезд прибыл в Париж. У выхода на площадь пассажиров поджидала толпа таксистов. Поминутно слышалось: «Куда желает мсье?», «Да, мадам!», «Позвольте, мадам».
Рыжий веснушчатый паренек с длинным галльским носом и бойкими глазами весело уверял грузного усатого господина:
– Буду счастлив прокатить вас, мсье… Не пожалеете. Я знаю этот город лучше, чем налоговый инспектор чужие доходы.
Именно такими и представлялись Михаилу парижане. Неунывающий, всегда готовый переброситься шуткой народ.
День был пасмурный. Сплошь затянувшие небо иссиня-серые тучи сеяли мелкий дождь. Пахло мокрым асфальтом, как в Москве или в Ленинграде в дождливый день, и Михаил не без иронии вспомнил восторженные описания специфических запахов Парижа, которыми изобиловала литература.
Он обошел толпу и остановился около старенького черного «ситроена». На месте шофера сидел пожилой человек, почти старик. Мрачный взгляд его был устремлен вперед, и, судя по всему, вопрос о пассажире его не волновал совершенно.
Михаил распахнул дверцу, уселся на заднее сиденье.
– Куда желает мсье? – не оборачиваясь, ворчливо спросил таксист.
– Площадь Республики, затем по бульварам.
Собственно, от Восточного вокзала до улицы Сен-Дени было рукой подать, но Михаил решил сделать порядочный крюк. Не столько из соображений конспирации, сколько из желания посмотреть Париж.
«Ситроен» промчался по набережной канала Урк, свернул на площадь Республики, – Михаил едва успел разглядеть бронзовую с завитушками статую Республики, – и выехал на широкую, обсаженную деревьями магистраль – бульвар дю Тампль. Парижские улицы резко отличались от московских. Не только архитектурой зданий, но и цветом. Мокрые стены казались почти черными. В Москве преобладали светлые тона. Веселый Париж выглядел мрачным и унылым. «Ситроен» вырвался на просторную площадь и остановился, пропуская поперечный потоп машин.
– Площадь Бастилии, – кивком указав за окно, проговорил шофер.
Михаил оглянулся, ожидая увидеть знакомые по рисункам высокие зубчатые башни. Но никаких башен не было. Вспомнил: «Да ведь Бастилию снесли во время Французской революции». Вместо башен в центре площади открылась темной бронзы колонна на массивном квадратном постаменте, увенчанная крылатой фигурой. Июльская колонна! Михаил представлял ее себе не такой подавляюще огромной.
– Черной полосой обозначено, где стояла Бастиль Сент-Антуан, – сказал шофер.
Судя по всему, он давно понял, что его пассажир иностранец и впервые в Париже.
Михаил отыскал взглядом черный четырехугольник, и опять удивило полное несовпадение его представлений с реальностью. Бастилия оказалась меньше, чем он предполагал. Поделился этой мыслью с шофером.
– Может, оно и так, мсье, – рассудительно сказал таксист, – только места здесь хватало для всех.
Михаил улыбнулся – шофер обладал философским складом ума.
Впереди полицейский в черном плаще взмахнул жезлом, и «ситроен» в потоке других машин помчался по улице Сент-Антуан. Напрасно Михаил искал над крышами иглу Эйфелевой башни – ее закрывала пелена дождя. Он попросил свернуть направо, на улицу Сен-Дени. У первой же гостиницы Донцов остановил машину, расплатился и вышел. Когда «ситроен» скрылся, он, непринужденно размахивая тростью, направился в сторону Больших бульваров. У старушки, продававшей хризантемы на углу, спросил, как пройти на улицу Мазэт. Минут через десять Михаил очутился на узкой средневекового вида улочке, замощенной брусчаткой. Пансион мадам Зингер находился в глубине дворика, отделенного от улицы щелеобразным проходом между двумя четырехэтажными зданиями. Это был двухэтажный дом со старинными окнами, забранными частым, как решетка, переплетом. С обеих сторон к нему под прямым углом примыкали два таких же дома.
Из-за крыш поднималась темная башня. Благодаря ей ансамбль выглядел очень внушительно и напоминал замок. Но, присмотревшись, можно было заметить на стенах множество заплат из свежей штукатурки, а кое-где и прорех, обнажавших кирпич. И тогда видение рассеивалось и все три дома превращались в то, чем они являлись на самом деле, – доживающих свой век бедняков, которые еще не опустились настолько, чтобы не уважать общественную нравственность.
Ту же мысль подтверждало и чахлое деревце, что возвышалось в центре дворика. Поскольку оно было лишено листвы, определить его породу Михаилу не удалось.
Старушка привратница проводила Донцова к
