— Бламаур.

«Поистине, день первых открытий», — подумал я.

— Фер горм, — сказал Векель по-ирландски.

Это означало «синий человек». Полная бессмыслица, решил я, ведь он был черен как смоль.

Векель поманил его.

Удивленный, юноша указал пальцем себе в грудь, словно спрашивая: «Я?».

Векель кивнул.

Юноша подошел, выглядя нервно.

Я улыбнулся, чтобы показать, что мы не желаем ему зла.

— Говоришь на гьок-гок? — спросил я по-ирландски.

— Немного.

— На языке норманнов?

— Да. — Голос был неуверенным, с акцентом.

— Ты тралл?

— Да.

— Давно ты здесь?

— Давно. — Его лицо было маской, защитой от мира, решил я.

— Как тебя зовут? — спросил Векель.

— Раб. Бламаур. Фер горм.

— Нет, твое настоящее имя. — Векель сделал паузу. — Как тебя звали отец и мать.

Колебание, затем:

— Лало.

Имя звучало странно для моего уха; я никогда не слышал подобного.

— Ла-ло, — произнес Векель. — Это имя дано богами. В нем сила. — Он улыбнулся юноше, который ответил ему робкой улыбкой.

— Возвращайся к работе, парень! — Это был хозяин. Векелю он сказал: — Прошу прощения, витки. Он знает, что нельзя досаждать посетителям.

— Мир тебе. Я хотел с ним поговорить.

Хозяин подобострастно кивнул Векелю, и юноша снова принялся подметать скорлупу от орехов и сырные корки, брошенные посетителями.

— Не удивлюсь, если мы еще его увидим, — сказал Векель.

Предположив, что Векель хочет регулярно пить здесь, пока мы в Дюфлине, я сказал, что мышиная напасть должна бы поскорее закончиться.

Векель бросил на меня взгляд.

— Откуда берутся бламауры?

— Из Блаланда, жаркой страны далеко к югу от Средиземного моря. Говорят, солнце там такое горячее, что обжигает их кожу дочерна. И волосы тоже завивает.

Я содрогнулся. Жаркий летний день в Эриу был для меня уже слишком.

— Не по мне такое место.

— Полагаю, он думает то же самое и о здешних местах. — Векель продолжал: — Облака почти круглый год. Дождь так же часто, и туман тоже. Сыро. Холодно. Солнца почти нет. Он, должно быть, ненавидит это!

— Наверное. — Я взглянул на юношу, который старательно не отрывал взгляда от пола, и задумался, часто ли он думает о доме.

Мы заговорили об Имре и о том, куда он может повести «Бримдир» дальше. Мы были на борту не так долго, чтобы нам об этом рассказали, хотя, как сказал Векель, он мог обсуждать именно это с Сигтрюггом. Мунстер был хорошей возможностью, решили мы. Сигтрюгг не был другом Бриана Бору; его бы точно не волновало, если бы земли короля Мунстера подверглись набегу. Другим местом для набега, если хватит смелости, был Ведрарфьорд на юго-востоке. Его правитель Ивар сверг Сигтрюгга всего год назад. Было хорошо известно, что с тех пор, как он вернул себе Дюфлин, Сигтрюгг жаждал мести. Третьей возможностью, и богатым источником рабов на протяжении более века, было побережье Британии.

Я упомянул Серкланд и Миклагард.

— Послушайте птенца, едва вылупившегося из гнезда, — сказал Векель.

Немного опьянев от пива, я нахмурился.

— Я не птенец.

— Но и не закаленный воин, как Имр. В Дюфлине и Эриу и так хватает опасностей, чтобы не отправляться за ними на другой конец света.

Мне не нравилось, когда мне указывали, что делать.

— Боишься? — подколол я.

— Когда ты видел, чтобы я отступал?

Векель не был бойцом, но и не из тех, кто отступает, если есть о чем поспорить. Я все равно на него зыркнул. Он ответил мне тем же.

«Скорее я улечу обратно в Линн Дуахайлл, чем когда-нибудь отправлюсь в Миклагард», — со вздохом решил я.

— Давай не будем ссориться.

Пиво расплескалось, когда Векель стукнул своей кружкой о мою.

— За дружбу. За нашу дружбу.

Я кивнул.

Примирившись, мы осушили кружки до дна. Следующий раунд был за мной, но, как сказал Векель, хозяин все еще думал, что солнце светит ему из задницы.

— Лучше выпить как можно больше, пока есть возможность, — сказал он. Я не собирался спорить. И он пошел.

Природа позвала. Я вышел на улицу. Заметив навозную кучу сбоку от соседнего дома, я опорожнил свой мочевой пузырь туда. Поправив штаны, я, насвистывая, побрел обратно. Все было прекрасно.

Но мое счастье было недолгим.

Глава десятая

— Что за мужик так одевается? — Мужской голос, говорящий на языке норманнов, внутри корчмы.

Последовал ответ, слишком тихий, чтобы я разобрал слова или кто говорил, но я все равно ускорил шаг.

— Бод салах, вот кто, — сказал второй голос, по-ирландски. — Грязный член.

Я нырнул внутрь. Векель стоял спиной к стойке, а трое мужчин окружили его полукругом.

— Я не хочу неприятностей, — сказал Векель, который меня не видел.

— Тогда не стоило тебе сюда заходить, жопотрах, — сказал первый, судя по всему, ирландец. Он ткнул Векеля в грудь.

— Сделаешь так еще раз, и я нашлю на тебя порчу. Твой член отсохнет и отвалится.

Мужчина отпрянул, но его друг, одетый по-норвежски, рассмеялся.

— Мы богобоязненные христиане. Нам нечего бояться языческой грязи! — Он замахнулся кулаком.

Я бросился вперед. Схватив его за плечо, я развернул его и нанес мощный удар в живот, как учил меня отец. Его рот раскрылся, глаза расширились, и он рухнул.

Я развернулся, готовый сразиться с остальными. Ирландец опускался на колени, обеими руками схватившись за пах; Векель ударил его коленом в яйца. Но третий, тоже ирландец, тянулся за ножом.

Увлекая Векеля за собой, я бросился к двери.

Человек с ножом погнался за нами, и все могло бы кончиться плохо — ударить ножом в спину легко, — но молодой чернокожий раб был как раз снаружи. Он решительно кивнул мне, когда мы вышли. Я скорее почувствовал, чем увидел, как его метла скользнула по дверному проему на уровне щиколоток. Мгновение спустя раздался глухой удар, когда ирландец упал лицом в грязь.

— Бежим, — сказал я Векелю, толкая его в направлении, которое, как мне казалось, вело к реке.

Я ошибся. Двести шагов спустя, за поворотом, улицу перегородила повозка. Высоко нагруженная соломой, она стояла у длинного дома с недостроенной, наполовину покрытой дерном крышей, и между ними сновали люди; в ближайшее время она никуда не денется. Из-за затора прохожих не было, только рабочие и сопливый