Ван-Гален занял место у окна, что было прорублено слева от двери. Узкий луч света прочертил дорожку в задымленном воздухе, упал на пол и осторожно прокрался к раненому. Дон Хуан часто видел, как умирают люди, и понимал, что этому солдату не поможет и лучший хирург, окажись он чудом в этой каменной нищей лачуге, пахнущей перепревшей одеждой, навозом, порохом и прочими запахами, что нанесли сюда забежавшие укрыться военные.

Снаружи что-то готовилось. Он еще никого не увидел и даже не слышал толком, но чутье профессионального военного подсказывало, что самое время целиться. Он поднял руку, призывая к вниманию, и трое солдат согласно кивнули. И раненый, и тот свирепый Геркулес, что затащил его в дом, и тот, что прикрывал их, пока они бежали по двору.

Темная мохнатая шапка появилась вдруг над забором. Ван-Гален осторожно выставил ружье, стараясь самому не показываться в бойнице. Светлое лицо на темном фоне стало бы чересчур легкой мишенью. Грянул залп. С улицы пули зашлепали по камням, заголосили с досады, отскакивая в стороны. И тут же полдесятка тел взметнулись вверх, собираясь перескочить во двор. Дон Хуан потянул осторожно крючок, и вместе с его мушкетом выпалили еще три, заполнив комнату серым дымом, так что пистолет свой Ван-Гален разрядил наудачу, просто выставив руку в окно, изгибая кисть насколько возможно. Кто-то из осаждавших успел, видимо, раненный, доковылять до двери и теперь сидел, привалившись к тяжелой створке, заходясь тяжелым, утробным кашлем. Гигант Изотов неторопливо подошел, перехватил поудобней ружье и хладнокровно просунул штык в самую широкую щель между сплоченными досками; примерился, ударил и отдернул оружие. Кашель оборвался, и они услышали мягкий тихий удар, какой бывает, когда падает на утоптанную землю тяжелый мешок с зерном.

На улице опять загикали, снова затрещали ружейные выстрелы, и теперь уже Потап, не успевший ни отскочить, ни пригнуться, пополз вниз, обдирая щеки и ногти о нетесаный камень. Ван-Гален философично заметил себе самому, что такой размен уже совсем не в их пользу.

Из темноты, от задней стены, вынырнул унтер Орлов и тихо заговорил с Изотовым и Семеном. Потом повернулся к Ван-Галену и произнес несколько раз подряд с полдесятка русских слов, сопровождая их жестами. Дон Хуан понял, что они могут уйти, как-то выбраться из хижины через потайной лаз, но невозможно оставить умирающего, надобно ждать либо пока он не кончится, либо пока свои не подоспеют на выручку. «Либо, – продолжил Ван-Гален, – пока неприятель не ворвется в дом и не прикончит их вместе с несчастным Василием». Он сформулировал эту фразу не по-французски даже, а по-испански, но мысль сама по себе была настолько проста и естественна, что вся выразилась в усмешке, и Орлову не понадобился переводчик. Он тоже усмехнулся и развел руками, показывая майору: что, мол, теперь делать? Будем ждать.

– Ничего не поделаешь, – сказал себе и Ван-Гален, отворачиваясь к бойнице. – Остается лишь ждать.

Ждать довелось им недолго. Опять грохнул залп, опять зашлепали пули, завопили люди в бараньих шапках, карабкаясь через забор. Дон Хуан разрядил ружье, пистолет, схватил ружье, которое подал ему подползший Семен, но головы уже попрятались, только одно тело осталось висеть на заборе, перекинувшись через верх; половина, где ранее была голова, свисала во двор, остальное осталось на улице. Но товарищи скоро стянули убитого за ноги.

Сквозь сизый дым, заволокший дом изнутри, Ван-Гален видел, как великан рвет рубаху на Орлове и стягивает ему повязкой плечо так, что тот охает и опирается здоровой рукой на стену.

– Ничего! – крикнул унтер, поймав взгляд Ван-Галена. – Ни-че-го!

Это русское слово испанец успел выучить накрепко, но так и не понял, как же им можно воспользоваться. Ничего могло не остаться в патронных сумках, ничего могло не случиться в ближайшем будущем, ничего могло быть не страшно его товарищам… Он пожал плечами и взялся за шомпол. Уголком глаза, впрочем, успел увидеть, как Изотов прошел дальше к стене и присел на корточки рядом с раненым. От окна Ван-Гален видел только широкую спину гиганта. Тот склонился еще более, плечи его напряглись, застыли на несколько десятков секунд и вновь расслабились. Он поднялся и бросил короткую фразу унтеру. Орлов подбежал и тоже пригнулся, вглядываясь в лицо товарища, лежавшего неподвижно. Потом натянул тому на лицо шинель, которой укрыт был несчастный, выпрямился и перекрестился. Изотов, дон Хуан, Семен, сидевший на полу и заряжавший свободные ружья, повторили его жест также безмолвно.

Ван-Гален понял, что только что на его глазах великан Изотов прикончил своего же товарища, придавил его хладнокровно, без видимой жалости, как сам дон Хуан свернул бы голову курице или утке, случайно подвернувшейся под руку голодному воинству. Но и сам он не испытывал ни гнева, ни ненависти, только легкое сожаление, как всегда, когда видел своих товарищей мертвыми. À la guerre comme à la guerre! [32] И эти русские солдаты во всем были похожи на тех мушкетеров, что он оставил в Испании: и в храбрости, и в жестокости, и в боевом упорстве, и в страстном желании выжить. Они были военными по профессии, как и сам дон Хуан, им всем не требовались лишние слова, чтобы понять друг друга. Раненый все равно бы умер – через час, может быть, через два, но своей затянувшейся агонией мог утянуть за собой еще четырех человек. Тащить его с собой было невозможно, оставить живым неприятелю – просто немыслимо. Дон Хуан мог предположить, что смерть от руки горцев Кавказа будет такой же мучительной, как и смерть солдат армии Наполеона, что попадались гверильясам [33] живыми. От мысли этой холодок пробежал вниз по спинному хребту, и Ван-Гален машинально проверил – на месте ли его запасной пистолет, последняя надежда солдата.

Орлов шагнул к Ван-Галену, тронул его за руку и показал на Семена. Испанец понял, что ему предлагают поддерживать раненого. Он согласно кивнул, хотя, впрочем, никто согласия его и не спрашивал. Офицер, испанский идальго, в этом закоптелом, загаженном, простреленном доме, уже ничего не решал, никому не приказывал, мог только умереть у окна, пробитого в сером, необработанном камне. А ведь ему хотелось выжить, так же, как и всем остальным. Орлов с Изотовым, видимо, знали, как выбраться из этой ловушки, и он, майор драгунского полка, подполковник испанской армии, согласен был подчиниться двум опытным русским солдатам.

Сейчас, маршируя в батальонной колонне, твердо впечатывая подошвы в каменистую землю горного плато, он прокручивал в голове отдельные моменты их невероятного избавления. Ум