Я усадил Кейт на кровать, обмотал цепь вокруг своего тела и всем весом навалился на нее. Бесполезно. Звенья были толщиной с палец. Но я пробовал снова и снова, пока мышцы не затрещали.

— Ты ее никогда не порвешь! — сказал Сэмми, опустившись рядом со мной.

— Ключ! — сказала Кейт. — У старой женщины!

Пока я тянул цепь, Сэмми метнулся к женщине, сидевшей, обняв тело леди Сары. Но сука все слышала, потому что она подняла ключ, чтобы мы его увидели… а затем намеренно швырнула его вниз, в пылающую лестницу!

— Христос! — сказал Сэмми, со злостью пнув злобную старую корову и бросившись обратно к Кейт. — Давай посмотрим, может, снимем эту хрень с ее ноги! — сказал он.

Задыхаясь от напряжения, я на мгновение отпустил цепь и опустился на колени рядом с Сэмми, чтобы посмотреть, сможем ли мы снять кандалы с ноги Кейт. На лестнице пламя ревело все громче. Сэмми ужасно выругался. Бесполезно. Толстый обруч плотно охватывал тонкую лодыжку Кейт. Там уже была кровь от наших попыток его стащить.

Сэмми посмотрел на огонь, потом на меня.

— Джейкоб, парень, — сказал он, — у нас мало времени, и она точно умрет, если мы ее оставим… — Он достал матросский нож и посмотрел на Кейт. Она широко раскрытыми глазами уставилась на нож, затем кивнула мне, зажмурилась и вцепилась в мою руку в поисках поддержки.

— Нет! — крикнул я и снова обмотал тяжелую цепь вокруг своего тела. Я взял ее обеими руками, подобрался как можно ближе к рым-болту, опустился на пол, чтобы упереться обеими ногами в балку, и потянул всем сердцем, душой, разумом и силой. Я закричал от напряжения и тянул, пока цепи не впились мне в кожу. Я тянул, и тянул, и тянул, обезумев от той ужасной вещи, которую нам пришлось бы сделать, если бы я не смог порвать цепь. И тут, внезапно, я заскользил назад, когда рым-болт с мясом вырвался из своего гнезда, словно упрямая пробка из бутылки.

Но я тут же вскочил, и мы втроем выбрались через чердачное окно. Кейт все еще нуждалась в помощи, учитывая ее состояние и двадцатифутовую цепь, волочившуюся за ней.

Мы перебрались через крышу на соседний дом, но он тоже пылал, и нам пришлось идти дальше, на следующий. А потом нам пришлось проламываться внутрь, потому что люди ушли: сбежали от бунта и пожара, оставив свой дом на разграбление, и все двери были выломаны и качались на ветру.

Когда мы наконец вышли на улицу, толпа ревела, направляясь к Гринвичу в процессии, во главе которой несли что-то похожее на кровать, поднятую наверх. Улица воняла гарью, и три дома весело трещали и пылали. Мы были грязные и оборванные, с красными от дыма глазами. А Кейт была слишком слаба, чтобы идти. Но это не было проблемой. Я нес ее на руках, как ребенка. И знаете что, она меня даже не поблагодарила!

— Пошли, парень, — сказал Сэмми. — Тоби и ребята будут ждать нас с лодками. Спускаемся к реке.

38

ВОПИЮЩИЕ БЕСПОРЯДКИ В ГРИНВИЧЕ И УАЙТХОЛЛЕ.

Масштаб и вопиющий характер беспорядков в ночь на 9 июля должны вновь поставить под вопрос средства, коими столица защищена от сил анархии и инакомыслия. Вновь безнаказанной и дерзкой ярости черни было позволено предаваться своим нечестивым утехам даже в отношении особ благородного звания.

(Из «Таймс» от 11 июля 1794 года.)

*

Вопреки всем прецедентам, англичане и ирландцы достигли компромисса. Англичане взяли правую сторону кровати адмирала Уильямса, а ирландцы — левую. Пьяные в стельку, торжествующие и с моральным удовлетворением добрых молодцов, проделавших грандиозную ночную работу, они несли своего героя по улицам Лондона, по пути выбивая окна и разгоняя ночных сторожей с подбитыми глазами и разбитыми фонарями.

В своем мундире, со шпагой на боку, сбитый с толку качкой и хриплым шумом, старый адмирал окончательно потерял рассудок и вообразил себя снова командующим королевским кораблем. В своем воображении он вел свою эскадру на врага в удушающей жаре у берегов Барбадоса, заново переживая битву, принесшую ему пэрство.

— Ровнее, мистер Рейн! — говорил он давно умершему квартирмейстеру. — Поставишь этот корабль борт к борту с адмиралом Торресом де ла Крусом, или я завтра же увижу твою спину у решетки!

Но больное тело не выдержало потрясения этого приключения, и на полпути вверх по Сент-Джеймс-стрит (в то самое время, как его корабль дрожал от грохота своих орудий, а он с суровым лицом взирал на испанского адмирала, который тут же поднял шляпу с придворной учтивостью донов) он откинулся назад, чтобы больше не дышать.

Ученые доктора более поздней эпохи распознали бы обширный инфаркт, вызванный гипертрофией левого желудочка и застойной сердечной недостаточностью. Но они упустили бы более важный момент.

— Глядите, парни! — сказал один из тех, кто нес покойника. — Старый хрыч-то помер.

— А, зато помер счастливым! — ответил другой.

Они пьяно посовещались и решили отнести труп в здание Адмиралтейства в Уайтхолле, чтобы представить его надлежащим властям. Однако когда они прибыли, разросшись до почти пятисот душ за счет пирожников, шлюх, торговцев джином и уличных мальчишек, их мотивы были неверно истолкованы. Рота морской пехоты выбежала на срочную барабанную дробь и наставила мушкеты, защищая Священные Чертоги своих Хозяев. И так, адмирал Уильямс Барбадосский был сгружен в безопасном отдалении, посреди плаца Конной гвардии. Печальный конец для морского офицера.

39

Чрезвычайные расходы 9-10 июля 1794 года

За проезд для троих на «Леди Джейн», отходящей из бассейна Шэдуэлл — 30 фунтов

На усмотрение капитана и команды — 20 фунтов

То же, чиновникам верфи — 10 фунтов

То же, акцизным чиновникам — 30 фунтов

То же, чиновникам военно-морского конвоя — 30 фунтов

ИТОГО — 120 фунтов

(Из личных бухгалтерских книг мистера Тоби Боуна, эсквайра, лодочника и владельца склада из Уоппинга, Лондон.)

*

В предрассветные часы 10 июля 1794 года Тоби Боун был один в своей конторе над рекой. Как бы он ни устал, он подбивал счета. Опыт научил его, что эту задачу нельзя откладывать, а нужно делать сейчас, по свежей памяти. В конце концов, товары уже были на пути к дальнейшим пунктам назначения. Работу нужно было делать немедленно, иначе можно было потерять след.