но это будет позже
и я спросил которому тогда
все искреннее обнажал геройство
где подлинная родина слона
а он молчал имея это свойство
все пропадом мне без него присущ
скитальчества неизлечимый вирус
я полюбил существовать как плющ
где ветром выбросило там и вырос
вселенная саванна для слона
трава растет и хобот в кольца вьется
до той черты где время как стена
стоит и остается
«марко поло долго жил в поднебесной…»
Where Alph, the sacred river, ran
Through caverns measureless to man
Down to a sunless sea.
S. T. Coleridge[7]
марко поло долго жил в поднебесной
год в любую сторону если прямо
впал в фавор и стал фигурой известной
всем наместникам от манчу до аннама
а потом в европе военный узник
все не мог решить это смерть или снится
да возьми пособи грамотей французик
описал со слов в генуэзской темнице
как курьерские кони храпят по стойлам
наготове и как на войлоке колком
пировал хубилай в ханбалыке стольном
в тростниковом дворце перешитом шелком
он теперь на поруках где дом и дожи
но и это и это фантомы тоже
пролистай наугад хоть до той страницы
где клевреты в сапфирах ползком к помосту
где с речное русло размахом птицы
промышляют слонов на прокорм потомству
там привозят пряжу из уйгурстана
что не вспыхнет в огне за билет бумажный
или вспомни когда погребают хана
кто завидит кортеж погибает каждый
вот лагуна и город по кромке блюдца
как отрывисто время пространство голо
певчий голос в мозгу позовет проснуться
не вернешься умрешь вернись марко поло
пронеслось словно памяти не касалось
это правда было или казалось
что ж ты чертова память круги и пятна
распустила нить растеряла годы
неужели можно пройти обратно
в прежний рай миражей по огненной гоби
здесь палатки менял и с макрелью сети
там гроза и милость царского лика
недурна и венеция но на свете
нет столицы блистательней ханбалыка
одолев гангрену и долгий голод
в долг глазам пока глазеть не устали
спозаранку войти в невозможный город
где прозрачны хребты и ручьи хрустальны
запах смерти но жизнь обжигает ярко
собирайся в путь
возвращайся марко
«абеляр элоизе вот что спешу напомнить…»
абеляр элоизе вот что спешу напомнить
из пустого ковша порожнего не наполнить
если взять утомленных пеших в зной у колодца
то что было уже к тому и прибавится столько
только тем кто не станет пить вода достается
но умножится жажда тех в ком все пересохло
в честном диспуте праздную спесь одолеет самый
терпеливый и чистому сердцем весь мир отчизна
без труда обойдет капканы универсалий
кто стоит на торной дороге номинализма
ибо истина отпрыск упорства а не каприза
вот что следует помнить дитя мое элоиза
элоиза в ответ абеляру спасибо отче
я могла бы сама но у вас получилось четче
я вчера у часовни для вас собрала ромашки
потому что другого подарка найти не в силах
жалко мать-аббатисса нашла в рукаве рубашки
раньше было их больше но не таких красивых
и еще я писала по-гречески вам записку
но сестра донесла и велели впредь на латыни
а латынь проста не пристала такому риску
как нас жаль что мы перестали быть молодыми
раньше я гуляла и дальше к ручью и вязу
там теперь собаки с мусорных куч с цепи ли
иногда я плачу но это проходит сразу
ваши мудрые письма меня почти исцелили
если трезво взглянуть пожилые ведь тоже люди
даже если погасли глаза и обвисли груди
даже если рассудок прочь от беды и скуки
почему они что они сделали с нами суки
«ночью в черную дверь непривычно привинчена ручка…»
ночью в черную дверь непривычно привинчена ручка
но ручьями стожары и перистый светел убор
в перерыве грозы отвечай человек-почемучка
ученик сентября чтобы осени в очи в упор
здесь на твердую голову все аксиомы системы
понимать и кому так коварно планета кругла
плюс на минус в мозгу расскажи электричество где мы
чтобы бережно знать если выхода нет ни рубля
сквозь молчание спящих сверчков возле черного хода
различать пустоту и пульсаров прерывистый свист
ты один в этом квантовом сне остальное погода
признавайся погоде скажи молодой гармонист
им бы всем по уму только сердце всегда настигало
быть бы богом над ними недолго до полной луны
до стожар расстояние страсти но милости мало
потому нас так меньше чем если бы всё по любви
свет обеих медведиц и млечная их чечевица
сговорились пасти до зари у калитки козла
здесь попробуй умри а потом допроси очевидца
вся природа глядит никогда не отводит глаза
духовая музыка
внимательное утро вой трубы
из противолежащего окна
распарывает кроткий пражский воздух
там ученик оттачивает гаммы
слюноточиво и труба хрипит
стоит суббота но внутри рефлекс
велящий спящему из койки мигом
и быстро быть к чему-то начеку
так исстари диктует трубный рев
чья окончательность и непреложность
впечатана в наш генный код о чем
еще две тысячи тому камлал
завшивевший всемирный сумасшедший
на патмосе
иное дело флейта
особенно в комплекте с барабаном
она поет о долге и войне
о жертвенности жизни в зоне риска
и смерти без которой жизнь софизм
на севере где лучшие из нас
сошлись испить шеломом из литани
но голова в крови и кровь в воде
из нас кто вместе штурмовал бинт-джбейль
юнцы вчера из тиронут во цвете
и в шрамах прежних браней мелуим
сыны цахала ратный сбор иуды
ревнитель храмовых руин почти
повержен
из-за черного евфрата
где газ геенны бьет из-под земли
восстали гог с магогом и пылает
их мстительное сердце маслянисто
еще чуть-чуть и флейта захлебнется
умолкнут барабаны на холмах
где в бок приняв коварный дар сармата
горит меркаба
в иерусалиме
есть кладбище текущее в кидрон
участок словно в сохо лофт ценой
здесь трубный глас услышать будет проще
имущим если флейта замолчит
но бородатым здесь не по карману
презрев корысть и возлюбив закон
бородачи всегда идут к стене
по локоть вьют ременные жгуты
и плачут и кричат шма исраэль
но тот кому они кричат
