когда тетушкин супруг был еще жив, мне в этом доме была обещана свадьба. Сегодня я приехал, срок траура у вас уже кончился. Я для того и позвал тебя, чтобы ты передала тетушке: пусть выберет счастливый день, завершим это дело свадьбой, и мы с барышней после кончины будем похоронены вместе. Если же брак не состоится, нам нельзя будет встречаться на одной дорожке. Так вот, коли она согласится, я тебя щедро отблагодарю.
Хун-нян (говорит). Об этом больше и речи быть не может, Ин-ин уже отдана другому.
Чжэн Хэн (говорит). Неужели ты не знаешь, что «на спину одной лошади не надеть двух седел»? Как это так? Пока отец жив, сватают ее за меня, а после его смерти мать отказывается от брака! Где же такое видано?
Хун-нян (говорит). Ты не должен так говорить. А где был ты, старший брат, когда явился сюда Сунь Фэй-ху с пятью тысячами разбойников? Если бы не этот студент, разве осталась бы в живых вся наша семья? Сегодня все успокоилось, хлопотать не о чем, так ты являешься и требуешь свадьбы! А если бы разбойники захватили Ин-ин, как бы старший брат требовал ее у них?
Чжэн Хэн (говорит). Отдали бы ее в богатый дом – это я понимаю, но отдать какому-то голодному оборванцу! Выходит, я хуже его? Ведь я достойный из достойных, и происхождение у меня не такое, как у него. К тому же я из родни иду в родню, да и воля ее отца была такова.
Хун-нян (говорит). Это он-то хуже тебя? Помолчал бы уж! (Поет.)
На мотив «Сражающиеся перепела».
Ты хвалишься зря, из достойных достойный,
Что ты по рождению важная птица —
Два чина зараз получить не удастся,
Нельзя по закону с родными родниться.
Ведь ты не прислал еще сваху с подарком, —
Без дара парчой не пристало жениться.
Намерен, чуть пыль ты отмоешь,
К жене заявиться в покои!
Да ты же изгадишь
златые покои за ширмой сребристой,
Узор одеяла с подстилкою чистой!
На мотив «Багряные цветы».
Зря оскорбишь ты
тучу-прическу, лицо словно месяц,
Зря осрамишь ее,
яшмой любуясь и запах вдыхая,
Зря осквернишь ее,
вместе улечься с собой принуждая,
В час, три основы когда разделились,
Два во вселенной начала явились:
Небо с землею.
Чистой основою небо предстало,
Грязным земля оказалась началом,
Люди же свойства берут от обоих.
Вот почему Цзюнь-жуй —
Чистый душой благородный мудрец,
А Чжэн Хэн —
Грязным родившийся низкий подлец.
Чжэн Хэн (говорит). Как же он сумел один отогнать разбойников? Что за чепуха?
Хун-нян (говорит). Я расскажу тебе. (Поет.)
На мотив «Чистый небесный песок».
Прямо к мосту Хэцяо
привел Сунь Фэй-ху свой разбойничий
сброд,
На востоке Пуцзюня
он бесчинствовать начал и грабить народ,
И пять тысяч злодеев
стали лагерем у монастырских ворот,
В их руках лезвия словно иней блистали,
И орали они,
чтоб Ин-ин с главарем поселилась
в их стане.
Чжэн Хэн (говорит). Что же мог сделать один человек против пяти тысяч злодеев?
Хун-нян (говорит). Разбойники плотно окружили нас, хозяйка перепугалась, посоветовалась с настоятелем, и они, ударив в ладони, объявили монахам и мирянам: любой, отогнавший разбойников, кем бы он ни был, получит в жены Ин-ин. Вдруг появляется проезжий, господин Чжан, и говорит, выступая вперед: «Я нашел способ отогнать разбойников, почему бы не спросить у меня?» Хозяйка обрадовалась и спрашивает у него: «В чем же ваш план?» – «У меня есть друг, – отвечает студент, – Полководец на Белом коне. Он командует стотысячным войском, охраняет заставу Пугуань. Я напишу ему письмо, пошлите кого-нибудь к нему, и он непременно придет мне на помощь». И вот письмо отправлено, пришли войска, и все беды кончились. (Поет.)
На мотив «Персик краснеет».
Талантами славный лоянский студент
искусен в изяществе слова,
Как пламени взлет —
письмо его было готово.
И друг, Полководец на Белом коне,
на помощь является в срок,
Он дым нам развеять помог.
Хозяйки и барышни нашей сердца
студент неизвестный привлек.
Воистину – он «хоть силен, но не зол»,
На деле «достойны доверия речи»,
И люди «не смеют
надменно держаться» при встрече.
Чжэн Хэн (говорит). Что-то мне в жизни не доводилось слышать его имени и не случалось узнать, на что он способен. С чего это ты, скверная девка, так его расхваливаешь?
Хун-нян (говорит). Ты еще бранишься! (Поет.)
На мотив «Золотистые листья банана».
Когда говорит он о нравах, —
как в Ци или Лу он толкует «Беседы»,
Когда сочинения пишет, —
за Ханем и Лю отправляется следом.
Он правило мудрое знает,
что долг человека – людей уважать,
И наша семья ему верит,
добром за добро ему хочет воздать.
На мотив «Шутливый напев».
Качеством ты ни одним
Не отличишься пред ним, —
С полной луною
мы светляка не сравним.
Высшее с низшим, далекое с близким
можно ли сравнивать нам?
Кто из вас грязен, кто чист, разъясню я,
знаки назвав по частям.
Чжэн Хэн (говорит). Эта девка, смотри-ка ты, научилась, как говорить по частям знаки! Ну, говори, а я послушаю.
Хун-нян (поет).
Про Чжан Цзюнь-жуя мы можем сказать:
он – «человек» и «хороший».
Ты же «под трупом платок»,
«пядь возле дерева», «двери и лошадь».
Чжэн Хэн (говорит). «Под трупом платок» составляет знак «член», «дерево и пядь» – «деревенский», «лошадь и дверь» – «осел». Значит, я, по-твоему, «член деревенского осла»? Да все мои предки были советниками трона! Не то что у этого нищего голодранца-студента! Я сановник и родился сановником!
Хун-нян (поет).
На мотив «Плешивый монах».
Наставник и друг ему тот,
кто в славных делах благородным пребудет,
А ты подражаешь родне,
и силой твоей унижены люди.
Он скромен. Пред ним, как пред солнцем
с луной,
беднейший богатому равен,
Людьми управляя,
улучшит народные нравы, —
Тем будет он славен!
На мотив «Властитель лекарства бессмертия».
Хоть исполнен гордыни твой нрав,
Ты пристрастен и вовсе не прав,
Говоря, что природный вельможа один
удостоен сановника прав.
И напрасно ты в гневе орешь,
Этим ты ничего не возьмешь.
Говоришь ты, что кто родился бедняком,
тот уж так бедняком и умрет?
Неужели ты не знаешь пословицы:
«С бедняков начинался
полководцев, сановников род».
Чжэн Хэн (говорит). Это все младенцы всякие натворили, ученики плешивого осла – настоятеля. Погоди, я завтра и с ним поговорю!
Хун-нян (поет).
На мотив «Рябой парень».
Мир он оставил,
только о милостях Будды мечтает,
Только спасенье его привлекает.
Пусть его очи хоть лопнут,
добрых людей ни за что не заметит;
Хоть онемеет язык, —
кто здесь ничтожен, вовек не ответит.