промахов сделано было ими до дня прихода в Петропавловск, многое упустили они при самой атаке его, но осуждая и выставляя на вид их ошибки, нужно войти и в то неприятное положение, в которое ставила адмиралов отдаленность Камчатки от какого бы то ни было порта. Для решительного сражения с береговыми батареями необходимо подойти к ним на расстояние близкого прицельного выстрела; исполняя этот маневр, союзники, быть может, и обеспечивали себе успех, но за то наверное поплатились бы несколькими важными повреждениями в судах, повреждениями, заделав которые на скорую руку им предстоял переход в несколько тысяч миль, чрез океан, осенью, т. е. в самое бурное время года.

Кто ближе знаком с Восточным океаном, тот поймет, каково было бы с избитыми судами плыть из Камчатки в Шанхай, Гонконг или С.-Франциско; о Сандвичевых островах, конечно, нечего было и думать, так как средства, представляемые ими, были не многим больше тех ничтожных средств, какие мог дать Петропавловск, в случае, если бы Французы с Англичанами сумели завладеть им; потом еще нужно взять в расчет разъединение командования, дурное впечатление, произведенное на английские экипажи смертью Прайса, и, конечно, сообразив все эти обстоятельства, можно будет не то чтобы оправдать действия гг. Депуанта и Никольсона, – оправдание при всем беспристрастии невозможно, – можно будет по крайней мере понять их», – писал позже Фесун.

Сан-Франциско, 1850 год

К утру на позициях готовыми к бою стояли все десять пушек на батарее № 2, две из пяти пушек на батарее № 7 и три из пяти пушек на батарее № 1. На Сигнальной батарее скала за орудиями была прикрыта сукном для снижения количества осколков.

Тем временем начиналась подготовка если не к эвакуации, то по крайней мере к сбережению имевшихся запасов и припасов. Из магазинов вывезли и частично зарыли муку, которая, впрочем, высыпалась из рассохшихся бочек, указывая на расположение тайников.

Союзники также готовились к бою.

«Громкий стук слышен был и на эскадре, что еще более укрепило в нас убеждение, что неприятельские суда серьезно пострадали», – вспоминал очевидец.

Завойко писал в рапорте следующее:

«Потеря неприятеля неизвестна; убитые и раненые на батарее Красного Яра, в том числе один офицер, увезены на шлюпках; повреждения в судах были немаловажны; наши ядра долетали большей частью рикошетами и били в корпус судна; в зрительную трубу можно было различить во многих местах пробоины; неприятель, отойдя на позицию, тотчас же приступил к исправлениям; ночью слышны были плотничьи работы».

С берега русские видели, что Virago чинился, имея искусственно созданный крен на правый борт. Возможно, на нем ремонтировалась подводная часть либо борт в районе ватерлинии. На La Forte, который выпустил за день 869 снарядов, также были видны производимые корпусные работы. Отметим, что союзники серьезных повреждений кораблей не отмечали; очевидец говорит о том, что было «несколько перебитых снастей, несколько ядер в корпусе, но ничего такого, что бы могло препятствовать движениям судов».

С 21 по 23 августа

С 21 по 23 августа в Авачинской губе было затишье. Противники готовились к решительному бою.

Союзники со шлюпок производили промеры Тарвинской губы. Еще одна английская шлюпка пристала у Кислой Ямы, из нее выпрыгнул офицер, который около десяти минут что-то делал в прибрежных зарослях. Затем шлюпка снова взяла его на борт и отвалила. Вполне возможно, задачей офицера была встреча с неким информатором на берегу, например – с американским лесорубом.

Шлюпка была обстреляна с «Авроры», причем одним из ядер был вызван столб воды, окативший англичан с ног до головы. В ответ союзники перекидной стрельбой бросили три бомбы, упавшие по бортам фрегата.

В тот же день состоялось и новое совещание на La Forte:

«На другой день начались прения между обоими начальниками; каждый желал отклонить от себя ответственность. Адмирал[184] упрекал Pique в неподвижности во время утренней битвы, тогда как старший английский капитан[185] жаловался, что он не получил никакого приказания, которое указало бы ему его место. Как бы то ни было, все единогласно решили отложить предположенное снятие с якоря, когда командир Pique выставил все удобства высадки. Ничто не могло быть хуже этой идеи; всем известно, что истинная сила корабля заключается в его пушках. Только в исключительных обстоятельствах надо было прибегнуть к высадке, именно когда бы наши орудия были в бездействии. Нам этого нечего было бояться; мы были уверены в превосходстве нашей артиллерии, как по числу пушек, так и по стрельбе. Надобно было напасть на “Аврору”; потом на город и открыть батареи во внутренности порта, еще не осмотренные нами».

21 августа на острове Крашенинникова был похоронен контр-адмирал Прайс, а также неизвестное количество офицеров и матросов. Как полагали в городе, именно этим и были вызваны промеры Таргинской бухты.

Британский штурман, юнга 2-го класса и коммодор

«Весь неприятельский флот подошел к Таргинскому[186] заливу, где под высокой березой был предан земле адмирал Дэвис Прейс[187]; в это время суда со скрещенными реями[188] салютовали выстрелами. Глубоко вырезанные в коре буквы D. Р. и небольшой могильный холм указывали место погребения убитого адмирала», – рассказывал позже один из жителей Петропавловска.

Между полуднем и часом дня на укреплениях вновь пробили боевую тревогу – от флагманского La Forte к Сигнальному мысу шла неизвестная шлюпка. Но скоро дали отбой – на шестивесельной шлюпке, захваченной вместе с тем самым ботом с кирпичом[189], возвращался квартирмейстер Усов с женой и детьми. С ними, по воспоминаниям графа О’Рурка, был отпущен один из нижних чинов (возможно, чтобы помогать управлять шлюпкой); остальные матросы были задержаны на кораблях союзников.

По словам О’Рурка, прибытие квартирмейстера сопровождалось трагикомической сценкой:

«Когда к берегу стала приближаться лодка, туда был выслан с фрегата лейтенант Акудинов с его стрелками. Это была наша шестерка[190], на ней пристали квартирмейстер Усов, жена его с двумя малолетними детьми и матрос Киселев. Лейтенант был очень доволен полученным поручением и поспешил отправиться по назначению. В ревностном пылу он не разглядел среди ссаживавшихся из шлюпки женщину и приказал трубить играть сигнал “ложись”. По этому поводу над ним долго трунили».

По воспоминаниям графа О’Рурка, «семья эта кормилась у стола адмирала, а мать с детьми даже ночевала в его каюте. При расставании он подарил жене Усова икону Божьей Матери, которую она сохраняет как реликвию».

А вот что рассказывала Юлия Завойко:

«Усова рассказывала, что адмирал – старик, что он