Батарея № 5, «Портовая». Располагалась на левом берегу внутреннего рейда («Малой губы») и имела на вооружении пять старых медных шестифунтовых пушек. Пользы от них в бою было мало из-за плохого расположения позиции и отсутствия хорошего строевого леса для орудийных платформ. Прислуги при этих пушках не было.

Батарея № 6, «Озерная». Шесть медных шестифунтовых и четыре 18-фунтовых орудия с транспорта «Двина» при 32 человеках прислуги (включая одного офицера) под командованием поручика Корпуса корабельных инженеров Карла Гезехуса, произведенного в первый офицерский чин прапорщика в 1845 году.

Бруствера у этой батареи, построенной в 1849 году по приказу генерал-губернатора Муравьева, не было, и ее задача состояла в обстреле возможного неприятельского десанта. Укрепление планировалось перенести восточнее, на отрог Петровской сопки, но времени на это не хватило.

Как отмечал Фесун, шестифунтовки этой батареи были «старые и почти негодные»; «устроена она была без бруствера, и орудия поставили на нее для того только, чтобы стрелять картечью по неприятельскому десанту, в случае если бы он покусился (как он и сделал) обойти Никольскую гору с севера».

Батарея № 7 – у Красного Яра (или «у рыбного сарая»). Четырехугольная земляная батарея была вооружена пятью 24-фунтовыми орудиями с «Авроры» при 50 человеках прислуги (один офицер) под командованием капитан-лейтенанта Василия Кораллова. Кораллов был произведен в мичманы в 1848 году, а после окончания Офицерского класса в 1851 году стал лейтенантом. В следующий чин он был произведен в 1854 году, в связи с переводом в 47-й флотский экипаж.

Несколько батарей не имели специально устроенных пороховых погребов, поэтому заряды хранились в железных цистернах, снятых с кораблей (в них хранили воду). На батарее № 6 не было и такого арсенала, так что прислуге приходилось бегать за зарядами в главный пороховой погреб, устроенный на склоне Никольской сопки.

На батарее № 2 и батарее № 4 были устроены две небольшие «ядрокалительные печи» (раскаленный снаряд вызывал пожары на неприятельских судах), но печи были маломощные – первые каленые ядра удавалось нагреть только через четыре часа после растопки печи. Действовать печам, впрочем, не пришлось вообще – как писал Мравинский, «по неопытности артиллерийской прислуги, состоявшей большей частию из молодых солдат линейных батальонов, которых приучить к действованию калеными ядрами время не позволило».

Одно 3-фунтовое медное орудие находилось в подвижном резерве. Им командовал титулярный советник из канцелярии губернатора Анатолий Зарудный, при котором состояли 19 нижних чинов.

Оставшиеся без пушек матросы и солдаты были сведены в три стрелковых отряда.

1-й стрелковый отряд состоял из 49 человек под командованием офицера «Авроры» мичмана Дмитрия Михайлова, произведенного в офицеры в 1851 году. Отряд предназначался для отражения неприятельских десантов.

Во 2-м стрелковом отряде состояли 50 человек во главе с Петропавловским полицмейстером, поручиком ластовых экипажей[134], числившимся в 47-м флотском экипаже, Михаилом Губаревым. В чин поручика Губарев был произведен в мае того же года, но в службу вступил еще в 1832 году, а офицерские погоны получил только в 1847 году.

3-й стрелковый отряд составляли 70 бойцов поручика Корпуса флотских штурманов Ивана Кошелева (в службе с 1832 года, офицер с 1846 года). По первоначальной диспозиции Завойко предназначал этот отряд для тушения возникающих пожаров.

Еще 160 человек – три стрелковых отряда – составили резерв губернатора. В него входили и 54 добровольца – 18 русских и 36 камчадалов.

Интересная деталь – у русских моряков не хватало обмундирования, поэтому многие офицеры были в гражданском, нося лишь форменные фуражки. Командир «Авроры», например, ходил с эполетами, пришитыми к сюртуку.

«Мы все берегли военную форму, так как не знали, долго ли пробудем в этих цивилизованных краях, где даже и сукна достать нельзя. Один наш командир всегда был в эполетах, мы же надевали только форменные фуражки», – позже писал юнкер с «Авроры» граф Николай О’Рурк.

«Аврора» и «Двина» были поставлены левыми бортами к косе Кошка, чтобы огнем артиллерии предотвращать попытки неприятеля прорваться на внутренний рейд. Артиллерия с правых бортов кораблей была снята и отправлена на береговые позиции. Коса прикрывала ватерлинию судов, не мешая им действовать артиллерией. В случае успеха неприятельского нападения орудия кораблей было приказано заклепать, а сами суда – сжечь. На каждое оставшееся орудие «Авроры» имелось по 60 зарядов, на каждое орудие «Двины» – по 30 зарядов.

Отметим, что всерьез рассчитывать можно было только на орудия фрегата. 18-фунтовые пушки «Двины» имели небольшую дальность действительного огня, поэтому в боях участия не принимали.

Вход на рейд перекрыли боновым заграждением[135] из бревен.

Стоит сказать, что в строительстве укреплений активное участие принимал и экипаж корвета «Оливуца». Он прибыл в Петропавловск 26 мая из Императорской Гавани, а с 27 мая по 26 июня занимал в порту брандвахтенный пост[136]. Третьего июля корабль ушел в распоряжение адмирала Путятина в залив де-Кастри.

Другие русские корабли помочь гарнизону порта не могли. «Паллада» была в Императорской Гавани, а «Диана» находилась в Японии с посольством адмирала Путятина. Впрочем, и «Аврора» должна была выйти в море 18 августа, но судьба рассудила по-своему.

Корвет «Оливуца»

Девятого августа в Петропавловск пришло последнее судно – гамбургский барк[137] Magdalena, доставивший водку и 30 тыс. пудов[138] провианта, главным образом чая и муки, в которой даже после разгрузки брига «Нобль» чувствовался недостаток (пришедшее ранее судно Российско-Американской компании «Камчатка» привезло муки меньше, чем ожидалось). Примечательно, что германское судно совершило плавание за пять месяцев без единого захода в иностранные порты.

Фрегат «Диана», носовая часть построечной модели. Архангельский краеведческий музей

Поскольку нападение могло произойти и завтра, и через месяц, и через два, скучающая молодежь из числа офицеров начала подумывать о развлечении.

«…В мирное время, т. е. когда еще не было неприятеля, жизнь наша в Петропавловске хотя и была не разнообразна, но не скажу, чтобы очень скучна, и, хотя общества здесь почти нет, но то, которое есть, старается, сколько возможно, развлекать себя; собирались играть театр… Мы думали в честь годовщины нашего ухода из Кронштадта, т. е. 21-го числа[139], сделать бал и уже сложились на него по 25 целковых…» – вспоминал лейтенант Константин Пилкин.

«Во время веселых ужинов предложено было разыграть любительский спектакль; за эту мысль ухватились с восторгом. Стали перебирать пригодные для этого пьесы; говорили, спорили об этом предмете с увлечением. 15 августа решили прочесть “Ревизора”; на нем после долгих, шумных обсуждений и остановились. Собрались