тут же разбилась о суровую реальность младенческого тела. Двигаться получалось с трудом, а о том, чтобы покинуть корзинку, и речи быть не могло. Оставалось лишь наблюдать и ждать.
Кашель вскоре прекратился. Через пару минут вернулся мой тиран с очень грустным лицом. Подхватил корзинку и протянул:
— Поехали. Надо работать.
Собственно, на этом начался день — познания мира.
Дорога выдалась отвратительной. Боря, словно очнувшись от какого-то забытья, нёс меня в этой корзинке, словно мешок картошки.
Ни тебе амортизации, ни тебе прикрытия от солнца. Мир мелькал перед глазами калейдоскопом — пятна домов, пролетающие по небу птицы, лица прохожих.
Было и ещё кое-что. Боре попадались мамочки с колясками. Которым, он показывая меня, говорил:
— Может, заберёте? У вас вон, как хорошо получается.
По всей видимости, он думал, что если найдется тот кто примет меня, то эта связь разорвется. Хм. Идея конечно неплохая. Лучше чем ничего… Но что-то мне подсказывало, что всё не так уж просто.
Разумеется, все те, кто не успевал услышать этот вопрос, умилялись мне и сюсюкали. Я же, пытался протянуть ручки и уцепиться за спасительную ниточку. Но… увы…
Боря одним своим видом пугал потенциальных, моих, мам.
Ну вот есть же нормальные мамы. Родители как родители. А мне достался — ты!
Вскоре мы оказались в каком-то шумном помещении, наполненном запахом краски и сигарет.
Ну ахиреть просто… идеальное место для ребенка. Ага…
Боря поставил меня в корзинке на подоконник и принялся что-то увлеченно обсуждать с другими людьми, размахивая руками и периодически бросая на меня беглые взгляды.
Я же, в свою очередь, поднимал голову, пытаясь рассмотреть окружающий мир, который был полон незнакомых лиц, инструментов и непонятных конструкций.
— Это кто? — спросил кто-то из мимо проходящих, указывая на меня рукой. — Борь, брательник, что ли?
— Подкидыш, — недовольно ответил мой мучитель. — Подбросили под дверь и оставили записку: корми меня, заботься и не высыпайся.
Э-э-э, ты чего там звиздишь? Это кого к кому подкинули? Не-не-не, Боря, это ты ко мне подкинулся. Прямо из кустов. За грехи, которые я не совершал!
— Так, может, в детский дом его? — спросил ещё кто-то. — А то он какой-то… мелкий, что ли. Слабый.
Дом? Детский? Звучит как начало чего-то не самого плохого. Уж лучше так, чем с тобой!
— Ага, — буркнул Борис. — Как раз этим и занимаюсь.
История Бориса пришлась по душе его коллегам, что показало мне: они не особо развитые. Как и сам тиран.
— Ну, давай, дерзай, — подбодрил Борю его собеседник. — Но ты бы это, решал проблему быстрее. Работа не ждёт.
Боря лишь отмахнулся и продолжил свой разговор, а я остался на подоконнике, чувствуя себя не в своей тарелке. Разговор коллег постепенно перерос в какой-то балаган. Они смеялись, кричали, рассказывали какие-то истории.
Мне было скучно и одиноко. Хотелось спать, но шум не давал уснуть. Да и вообще, эти звуки были какими-то слишком громкими и резкими.
Вскоре один из этих работяг решил зачем-то подойти ко мне. Вонища от него была невыносимая! Перегаром, сигаретами и терпким потом, словно он месяц не мылся.
— Ну чего тут у нас? — прохрипел он, склоняясь надо мной. — Какой ты мелкий. Да… совсем кроха. Ути-пути. Хочешь, тебя дядя Аркаша на плечах покатает?
От его дыхания меня чуть не стошнило. Я отвернулся, пытаясь избежать его взгляда.
— Ой, Боря, а это точно не твой сын? — проорал он. — Такой же вот… вечно недовольный! Ты только посмотри.
Ты меня оскорбляешь этим сравнением! За что? Что я тебе сделал?
Я заорал. Своё привычное: АГУ, но с новым окончанием: АГУАТЬ! АГУАТЬ!
О-о! Прогресс! Вроде бы…
Борис отреагировал моментально. Подлетел к корзинке, с размаху влепил ладонью по плечу этого мужика, отодвигая его в сторону:
— Блин, Аркаш, ну вот нахрена ты его побеспокоил? Он же теперь с полчаса орать будет.
Аркаша недовольно поёжился, разминая плечо, принявшее удар, и отошёл, а Боря взял корзинку и перенёс её в угол, подальше от окна и шума. Там было немного тише и темнее.
Спасибо, что хоть не стал кормить.
Новый угол обзора был не лучше. Я лежал, рассматривая пыльные коробки и старые инструменты, и чувствовал себя совершенно беспомощным.
Боря трудился за двоих, как самый младший на смене. И действительно, работал от души. Старался. Очень старался. Но его старания мне были не к чему. Здесь было слишком пыльно. Дышать было тяжело, хотелось кашлять. Если бы я не знал, что он на самом деле просто разгильдяй, то подумал бы, что он хочет меня угробить…
В голове крутилась лишь одна мысль: «Когда же это всё закончится?»
Вскоре я заснул, убаюканный монотонным гулом голосов и запахом краски.
Снились мне какие-то обрывки прошлого? Какие-то лица, события, что-то ещё непонятное. Ничего конкретного, лишь сумбурные образы, которые не имели никакого смысла.
Проснулся я от того, что меня кто-то тряс. Открыв глаза, я не увидел над собой ничего, кроме нового облака пыли. Но вибрация была конкретная.
Надо срочно разорвать нашу с тобой связь. Дядя Тиран. Это всё добром не кончится. С тобой я точно не смогу развиваться… А чтобы разорвать эту связь… чувствую мне надо развиться. Научиться чему-то новому, чего я пока что не осознаю. Хм… проблема.
Подняв голову, я рассмотрел Борю, который, держа за ручку какой-то агрегат, водил им по полу, поднимая ту самую пыль и шум.
Мне стало как-то не по себе: то ли от пыли, то ли от вибрации.
Я попытался что-то сказать, но из горла вырвалось лишь невнятное «агу».
Не знаю, каким образом этот балбес услышал меня, но тут же шум прекратился. Оглядываясь по сторонам, словно выискивая поддержку, он всё равно подошёл:
— Ладно, ладно, — пробормотал Боря. — Сейчас покормлю тебя. Может, полегчает.
И снова эта бутылка. И снова эта тошнотворная молочная смесь. Смирившись со своей участью, я позволил ему накормить себя, потому что я по моему и вправду проголодался. Но вот эта смесь… фу!
Уж лучше бы он искал моих родителей. Искал способ, разорвать нашу связь. А не истязал меня.
День тянулся медленно и мучительно. Мне было душно, шумно и мерзко. Боря, казалось, совсем забыл обо мне, увлечённый своими делами. Впрочем, меня это устраивало.
Не кормит и и не раздражает своим видом и ладно.
Изредка он подходил, чтобы проверить, жив ли я ещё, и бросить