«Дядька» только удрученно качает головой.

— Академия, кажется, с кем-то очень плотно договорилась, — продолжает отец. — Да и учить, пока обдирают эту плешь, они обязаны. Года два-три у него, — кивает на меня. — Точно есть. Этого хватит. А в случае проблем — вояки будут рядом. Неплохо академики устроились, да? Батальон будет там стоять до конца зачисток, а остатков прорыва тут на год-два с лихвой.

— Думаешь никто этого не просчитал? — спрашивает «дядька».

— Уверен, что просчитали, но вот тут еще два прорыва, — отец показывает точки на карте. — И тоже зачищенных. Так что даже при полном годовом наборе, сюда мало кто захочет.

— А пацана своего, значит, можно. В воду — и пусть плывет! Так что ли? — ругается «дядька».

Вот не понимаю: чего он? Отец точно не предложит плохого.

— Так ты же с ним пойдешь, — отец похлопывает «дядьку» по плечу. — Если что — подстрахуешь. Лучше тебя — никого не знаю. И доверяю — только тебе.

* * *

Мачеха достает рыжий чемодан и просит прислугу:

— Помоги ему. И побыстрее!

Она тоже заботится о том, чтобы я поскорее проявил себя в зачищенном замке.

Именно туда мы отправляемся с «дядькой». Так и попадаем в этот поезд.

Открываю глаза. Рядом все еще никого нет.

Хочу вернуться в поезд всего на пару минут. Ещё раз увидеть то, о чём я не рассказал безопаснику. Закрываю глаза. Иду НАЛЕВО…

* * *

…Единственное, что понимаю — я посреди пустоши. Ладно, с этим разберемся позже. Теперь надо решить: направо или налево?

Иду НАЛЕВО.

Здесь больше шансов попасть в головной вагон. Там можно узнать чуть больше или хотя бы осмотреться.

Кроме моих шагов в поезде ничего не слышно. Да и они раздаются не так четко как обычно. Снова ощущение ваты в голове, а в воздухе только звенящая тишина.

Открываю дверь и выхожу в тамбур. Добираюсь до следующей двери, делаю шаг и еле удерживаюсь на ногах. Прямо передо мной обрыв. Часть поезда отсутствует. Словно его неровно откусило какое-то гигантское животное. Уцелевшая часть висит над большой пропастью. Упавших частей поезда не вижу. Только далеко внизу видно небольшой островок блестящей воды. Очень странное место. На другой стороне пропасти, метрах в ста, как ни в чем ни бывало продолжаются рельсы.

Медленно отступаю обратно в вагон вперед спиной. Собираю всё внимание и направляюсь в другую сторону.

* * *

Снова открываю глаза и прислушиваюсь к себе. Полностью уверен, что там, где пропасть, в том самом островке воды, пульсировал кристалл. Живой и серебристый. Да, никаких движений внизу или малейших намеков, что он там. Только вот кристалл пульсировал в такт моему сердцу.

И уверен, что это знание предназначается только мне.

Глава 4

Солнечный зайчик

— Ну, как мы себя чувствуем? — в палату заходит девчонка лет восемнадцати.

Хотя какая она девчонка? Барышня старше меня года на четыре минимум. С новым телом свыкнуться немного сложно. Да и состояние двойственное.

Мои воспоминания потихоньку устаканиваются, и ощущения Лехи Ларионова всё-таки отходят на второй план. Вперёд теперь выходит более циничная версия Ларика. Теперь я не тот мальчишка, который уехал из дома с «дядькой». Провожаю взглядом вошедшую медсестру. Красивая, чего уж тут.

Похоже, что внутренний возраст и мое мироощущение тоже сильно меняются. Я не становлюсь Лёхой Ларионовым. Это точно. Но Ларионом Орловым я тоже перестаю быть.

С этой девчонкой… Интересно, для меня она сейчас всё-таки девчонка… Усмехаюсь про себя. С первого взгляда так и есть — курносая смуглая девушка лет восемнадцать остается девчонкой. А вот со второго — продолжает быть девушкой чуть постарше меня.

Та самая двойственность. Словно два отражения двух разных людей накладываются друг на друга.

Лёгкая боязнь и внутренняя скованность в общении с противоположным полом полностью пропадает — у Лехи ее отродясь не было. А вот Ларик никогда не имел большого числа личных встреч такого рода. Лёхин опыт побеждает и скованность вместе с беспокойством сразу же тают как весенний снег на солнце.

— Вот как вас увидел, так сразу стало лучше, — улыбаюсь, выдавая фразу практически на автомате.

Девчонка точно не привыкла к таким подкатам от подростков на несколько лет младше её, но профессионализм никуда не денешь. Да и ничего плохого или обидного я, в общем-то, не сказал.

— Как приятно слышать, — девушка удивлённо улыбается, но тут же находится с ответом. — Тогда буду заходить к вам почаще.

Вся боль после этих слов притупляется. Чувствую, как мои губы тоже расплываются в улыбке.

— Молодой человек, я ваша медсестра, — девушка набирается строгости. — Прикреплена к этой палате до вашего выздоровления. В течение двух дней мы будем видеться чуть ли не каждые три часа.

— Это будут лучшие два дня в моей жизни, — ещё шире улыбаюсь. — И давай на ты, если удобно!

Скованность и стеснение забиваются в дальний угол подсознания. Сейчас им не место и не время. Общаюсь как привык. После прихода в себя — это безусловно лучший момент.

Медсестра теряется и непроизвольно теребит каштановый кончик волос. Собранный на голове хвост едва выглядывает из-под салатовой шапочки на голове. Глаза с таким же ярким отливом и более темной радужкой. Может, линзы? Очень уж необычный цвет. Халат идеально выглажен — ни одной складочки. На груди металлическая нашивка. Как ни стараюсь — имя разобрать не могу.

— Не скажи, — усмехается девчонка, поддерживая моё предложение, и продолжает загробным голосом. — Ты ещё будешь вздрагивать при моих визитах.

— Ни в коем случае, — смеюсь. — Что бы там ни происходило, это просто невозможно!

Девушка выходит за дверь и закатывает в палату небольшую дребезжащую каталку.

— Разворачивайся, герой-любовник, — всё с той же приятной улыбкой произносит она. — Прививки будем тебе делать.

— Прививки? — удивляюсь и поджимаю губы.

— Конечно, ты же попал в прорыв, — объясняет медсестра. — Так что абсолютно всё, что положено героям, закрывающим собой прорывы инферно, положено теперь и тебе. Поворачивайся. Извини, будет больно, но недолго. Надо потерпеть.

Медлю, с опаской посматривая на длиннющую иголку и огромный шприц.

— Не бойся, — успокаивает девушка. — Мы постарались подобрать пограничную дозу, чтобы ты с ней справился. Всё-таки ты маг. У тебя получится.

— И ничего я