Я не сразу понял, о чём он. Ах, да. Мы же тут не просто охотимся. У нас квест.

Формально я слово сдержал. Перед простолюдинами мог держаться с видом благородного охотника, добывшего зверя в Гибельных Землях. Пусть трофей взял Дукат — формально мы были вместе, и честь делили поровну.

Но внутри всё бунтовало. Как человек из моего мира, я прекрасно понимал: последняя схватка показала, что тут может выскочить что угодно. Ни привычки к здешним опасностям, ни чётких правил — только неизвестность, и она всегда на стороне врага. Самое разумное было бы уйти, вырваться обратно в безопасную долину, пока все живы и целы.

А вот как рыцарю мне было противно это признать. Каждый раз, когда я смотрел на панцирь зверя у ног Дуката, внутри что-то зудело. Хотелось своего. Хотелось доказать, что я не хуже. Что могу вытащить из этих земель не только байку, но и трофей, от которого у любого в Караэне загорелись бы глаза.

Разум требовал одного. Гордость — другого. И я поймал себя на том, что улыбаюсь, как дурак, уже представляя, что будет, если мы останемся в этих землях ещё чуть-чуть.

— Двигаемся дальше, — сказал я, и через секунду рёв рога Сперата покатился над полуосушенным озером, заставляя моих людей вскакивать в седла.

Где-то в глубине, очень тихо, я уже понимал, что это плохое решение. И всё равно было приятно его принять.

Глава 3. Хоженые тропы

Ехать по гребням холмов было трудно. Если не невозможно. Поэтому я, не без мстительного удовольствия, назначил Дуката в дозор и отправил его скакать по гребням, высматривая опасность. Мы двигались меж холмов, где долина то сжималась, то расползалась в вязкие низины, где лошади шлёпали копытами по мшистым буграм. Мох был тугой, с ржавыми прожилками, и хрустел, как сухие водоросли. Меж камней тянулись штуковины, которые я для себя определил как бактериальные маты — гладкие, переливчатые, в зелёных и медных тонах, с пузырями, которые лопались от шагов. Порой из них лениво поднимался пар с запахом тухлых яиц.

На стволах редких, искривлённых деревьев висели плоские грибы, похожие на старые кожаные книги; у некоторых страницы-шляпки шевелились, будто на ветру. В лужах копошились насекомые с панцирями, как у раков, и стрекотали так, что от вибрации дрожали стальные пряжки на сбруе. Несколько раз нам навстречу, не торопясь, выползали длинные, как лошади, и тонкие, как рука ребёнка, оранжевые слизни с пучками красных щупалец на концах. Они обнюхивали воздух и скрывались в оврагах.

А если это глисты такие? Я решительно настроился пить тут только неразбавленное вино, а даже вяленое мясо на всякий случай обжигать на костре.

Мир вокруг жил, но жил как-то неправильно — будто кто-то когда-то собрал его по чужим чертежам и забыл проверить, подходит ли он людям.

Мы нашли местечко на холме, окружённое валунами и лишённое растительности. Тем не менее камни давали защиту от ветра. Решили встать на ночёвку, хотя до вечера оставалось не меньше трёх часов.

Огонь развести оказалось сложнее, чем обычно. В Гибельных Землях дерево — не то что в Долине. Здесь оно или сырое до сердцевины и дымит едким, как порох, дымом, или твёрдое, как кость, и при ударе топора звенит, а не трещит. Слуги дважды возвращались с охапками чёрных, словно обугленных ветвей — те тлели, но не горели, и вонь стояла такая, что Волок чуть не блеванул прямо в кострище.

В конце концов Фарид нашёл обломок ствола с золотистыми прожилками, уверил, что он «вполне безопасен», и собственноручно расколол его заклинанием. Щепа горела тихо, почти без дыма, но в темноте тлела зеленоватым светом, от которого лица людей казались бледнее и злее, чем были.

Ночью лошади взвились: ржание и топот в темноте перекрывали ветер. Кто-то метнул заклинание в виде огненной змеи. Вспышка вырвала из мрака искажённую тварь, чьё тело разлетелось от жара, а остатки долго горели в темноте, оставив после себя жирные чёрные следы, словно были из резины.

Я долго лежал, глядя в угольно-чёрное небо, и думал, что надо было повернуть вчера. Это место дышало чем-то недобрым. Хорошо, что овса для лошадей ещё много.

Когда утром мы ели жёсткое сушёное мясо и запивали его вином, Дукат, сияя, развернул свежую шкуру панцирника. Она ещё пахла кровью.

Я смотрел на неё, слушал его очередной хвастливый пересказ и чувствовал, как во мне шевелится зависть — тихая, липкая. Может, оно и к лучшему, что не повернул назад? Может, ещё и я вернусь с трофеем, который будут показывать в залах Итвис?

— В седло, — сказал я. И мы пошли дальше вглубь.

Мы шли недолго. И вскоре охота перестала быть просто моей прихотью. Мы встали на след. На влажной земле в тени голых скал чётко отпечатались следы — человеческие и конские. Свежие, но уже припорошенные мусором из сухих травинок и спор. Шли плотной группой и, судя по глубине отпечатков, двигались налегке.

— Дня два, — прикинул Сперат, присев на корточки.

Я кивнул. Теперь меня вела не только зависть к Дукату, но и любопытство. Что могло загнать сюда людей? Тем более незнакомых, судя по форме подков.

Следы вели нас между холмами, всё глубже в выгоревшие от магии земли. К полудню мы вышли к долине. Солнце здесь казалось бледнее, туман стоял неподвижно, как впаянный в стекло. Долина сплошь заросла низкими кустами — их белые ветви не гнулись и были лишены листьев. Будто высохшие деревяшки. Или сделаны из костей. А между кустами тянулась густая, белёсая паутина.

И в этой паутине висели коконы. Один — лошадиный, по форме и размеру. Другой — человеческий, с виднеющимся под слоем шёлка сапогом. Ещё несколько покачивались внутри белёсой дымки.

— Сеньор… — пробормотал Волок. Не знаю, что он хотел. Если предложить обойти — я бы его даже похвалил за смелость и разумную осторожность. Но было уже поздно.

Кусты дрогнули. Из них, словно вырастающие из земли, выползли гигантские пауки — восемь лап, голова, похожая на сплюснутый череп со жвалами, и белые, под цвет окружения, панцири. Впрочем, на фоне серой земли видно их было хорошо. Но всё это я отметил лишь бегло. Поразило меня другое