Битва была выиграна. Но война только начиналась. И мы должны были быть к ней готовы.

Тишина после битвы была тяжелой, густой, как смола. Она давила на уши, пропитанные еще не стихшим гулом боя, криками и шипением. Воздух был сладковато-горьким от запаха гари, расплавленного металла и чего-то невыразимо чужого, тленного.

Я сделал шаг, и мои сапоги с хрустом провалились в черную, обугленную землю. Вокруг меня медленно поднимались люди. С лицами, закопченными и залитыми потом и кровью. С пустыми, еще не отошедшими от ужаса глазами. Но в этих глазах, помимо усталости, теперь жило что-то новое. Непокоренная твердыня. Они увидели, что врага можно не только бояться, но и побеждать.

— Раненых — к знахарке! — мои слова прозвучали хрипло, но властно, разрывая оцепенение. — Остальные — на стену! Проверить каждую кладку! Петр, организуй смену караула. Второе. Немиров, возьми людей, прочешите периметр, добей уцелевших тварей, если найдешь.

Они закивали, движения их были медленными, машинальными, но в них уже вернулась цель. Они видели, что я не собираюсь рыдать или праздновать. Я отдавал приказы. А значит, жизнь продолжалась.

Я видел, как жизнь медленно возвращается в деревню. Старики и подростки уже тушили тлеющие участки, женщины разносили воду и тряпья для перевязок. Работа кипела. Теперь — работа над укреплением.

Петр, с перевязанной головой, уже стоял у подножия стены и что-то яростно чертил на своем вечном блокноте, поглядывая на поврежденные участки.

— Ваше сиятельство, — он взглянул на меня, и в его глазах читалась не только усталость, но и жадный, инженерный азарт. — Смотрите. Они разъедают камень холодом, магией разложения. Но ваше усиление… оно меняет саму структуру камня, делает его невосприимчивым. Мы не можем повторить это для всей стены, но…

Он ткнул пальцем в свой эскиз.

— Мы можем создать систему орошения! Проложить желоба по верху стены. В мирное время — вода для хозяйства. При атаке — заливаем их кипятком! А если найдем способ создавать тот самый усиленный раствор… мы могли бы добавлять его в воду, создавая тончайшее защитное покрытие на камне при каждой активации!

Я смотрел на его горящие глаза, на дрожащие от возбуждения руки. Этот человек уже мыслил категориями не выживания, а прогресса. Оборона становилась инженерной задачей.

— Хорошо, — кивнул я. — Используй идею. Займись этим. И найдите тех, кто уцелел из карьера. Мне нужны подробности. Что они видели, прежде чем твари напали.

Петр кивнул и бросился прочь, уже крича кому-то распоряжения насчет бочек и труб.

Я поднялся на уцелевший участок стены. Отсюда, с высоты, было видно все наше маленькое царство. Дымящиеся поля, черные пятна пожарищ, недостроенная стена, усеянная людьми, как муравьями. И лес. Темный, молчаливый, хранящий в себе еще тысячи угроз.

Ко мне поднялся Немиров. Он хромал, опираясь на палаш, как на костыль.

— Потери, — он выдохнул, его лицо было серым от усталости. — Пятеро погибших. Двенадцать раненых. — его голос был глухим, лишенным всяких эмоций. Слишком знакомый отчет для бывшего солдата. — Троих из раненых знахарка вряд ли вытянет. Руки… Нет больше тех рук. Или ног. Та зараза, она не просто убивает. Она выжигает душу по кускам.

Я кивнул, сжимая рукоять косы так, что костяшки пальцев побелели. Пятеро. Каждое имя будет высечено в памяти. И в камне. Мы поставим им памятник здесь же, у стены. Чтобы каждый, кто встанет на ее защиту, знал, ценой чего дается эта безопасность.

— Похороним с почестями. Со всеми. И позаботься об их семьях, — распорядился я. — От нашего общего запаса. Никто не будет голодать. Никто.

— Слушаюсь, — Немиров кивнул и, помедлив, добавил: — Они дрались как черти. Простые мужики, которые вилы в руках держали только чтобы сено ворошить. А пошли в штыковую на адских тварей. Я такого не видел даже в королевской гвардии.

— Они защищали свой дом, капитан. Это сильнее любой муштры, — я повернулся к нему. — Собери всех, кто может держать оружие. Не только мужчин. Всех. Завтра продолжаем тренировки. Базовые приемы. Как держать строй. Как бить, чтобы отбросить, а не чтобы красиво. Как работать в едином ритме.

Немиров устало ухмыльнулся:

— Бабы и старики в строю? Генералы в столице с ума сойдут от такой ереси.

— Пусть сходят. Нам бы выжить, — я бросил взгляд на лес. — А они… они уже доказали, что их воля крепче генеральских уставов.

Внизу, у подножия стены, возникла небольшая суета. Двое подростков тащили к костру тело одного из «дымных муравьев», вернее, его обугленные останки, придавленные сверху камнем, чтобы тень не ожила. К ним уже спешила пожилая женщина — наша знахарка Фекла, с сумкой, набитая травами, склянками и странными инструментами, больше похожими на инструменты лесоруба, чем лекаря.

— Не трогать! Не прикасаться голыми руками! — кричала она, размахивая руками. — Принесите щипцы! Больших, кузнечных! И бочку с негашеной известью!

Она заметила мой взгляд и поднялась ко мне, тяжело переступая по камням.

— Ваше сиятельство, — кивнула она. — Тварь мертва. Но скверна от нее исходит все еще сильная. Земля здесь будет отравлена много лет. Но кое-что я, пожалуй, понять могу.

Она вытащила из сумки длинный щуп с зазубренным наконечником и ткнула им в обугленный бок твари. Раздался сухой, противный хруст.

— Смотрите, — Фекла поднесла к моему лицу щуп. На острие шевелилось что-то черное, полупрозрачное, похожее на слизь. — Это не плоть. И не тень. Это нечто иное. Магия, облеченная в форму. Холодная, голодная пустота. Железо ее почти не берет, это правда. Но огонь выжигает. А тот свет, что вы явили… он ее попросту разрывает изнутри. Словно кипятком наполняет.

Она задумчиво покрутила щупом.

— Их привлекает страх. И тепло жизни. Как мотыльков на огонь. Чем сильнее страх, тем их больше и они сильнее. Ваш гнев… он был для них словно удар солнечного света по ночному червю. Неожиданно и губительно.

В моем мире эти твари, наоборот, охотились на магию и реагировали на каждое её проявление, точно бешеные. Никто не сказал, что Фекла могла заблуждаться в своих рассуждениях. Но сейчас не стоило игнорировать любые способы обороняться.

— Можно ли создать защиту? Обереги? Что-то, что скроет наш «запах»? — спросил я.

Фекла пожала плечами:

— Возможно. Дым полыни и чертополоха их слепит. А еще… они не любят звука железа. Настоящего, каленного, чистого звона. Не гула той адской машины