Лизка с мамой Ольгой Борисовной в свою очередь дочерью выдающегося советского филолога с мировым именем Бориса Михайловича Эйхенбаума, жила в «писательском» доме на ул. Широкой (ныне Ленина), дом 34–38, крайнем жизненном пристанище Анны Ахматовой, с окнами на тот самый дом по ул. Лахтинской, 17, где когда-то жила Ксения Петрова — Блаженная Ксения Петербургская. Ещё не Святая, но уже самая популярная в СССР милостивая небесная заступница и просительница перед Богом за всех ленинградок и вообще советских женщин.

Вот Ксения-то видимо Лизке и выпросила у Бога милость по её горячей молитве. Да так, что та была Елизаветой Апраксиной, а стала Елизаветой Даль.

Как это всё пережили Ирина и Лизкин тогдашний женатый любовник Сергей Довлатов⁈ Пьяный, он рыдал от жгучей обиды и душевной боли на груди Ирины, но сделать уже ничего не мог. И она не могла. Так, обнявшись, они сидели на его диване и рыдали.

Сергей уже как пару лет уехал в США. Даже звонит оттуда иногда. Пьяный! Но она сразу кладёт трубку. Там же в США уже давно живёт и позапозапрошлый Лизкин любовник — ленинградский поэт Иосиф Бродский.

С тех пор у Ирины Михайловны не было подруг. Так, приятельницы и коллеги по работе. Зато была большая квартира на Петроградке, новая машина «Волга» и дача в Репино. Прекрасный муж. Тоже кстати врач — сосудистый хирург в «цековской» больнице на Каменном острове, лучшей в городе. Сын уже подросток. Они любили её. А она их.

Да ладно, чего уж там, дело прошлое. Вот позвонила сегодня ей Лизка через много лет, а злости на неё уже не было. Всю злость время перемололо.

— Ирочка, дорогая моя! — слушала она в трубке усталый и измученный голос бывшей подруги, — Умоляю! Найди время! Посмотри Олега! Я вчера его привезла из Москвы, полностью разобранного. Никому он там не нужен. Зачем бежал? От меня. От себя. Умрёт он там один.

— Что у него? — коротко спросила Лизку доктор Машкова.

— Алкогольная эпилепсия, судороги.

— Ясно! — мгновенно собралась во врача Ирина Михайловна, — Завтра, к 13−00, привози его ко мне в ПНД. Чёрт с ним с обедом.

* * *

Там же. На следующий день. На часах 13:00.

Ирина Михайловна Машкова была врачом опытным и конечно знала, что такое алкогольная эпилепсия. Хуже не бывало! Алкоголь 100% приводил к дефициту витаминов группы B, в частности тиамина, что существенно повышало риск развития собственно эпилепсии. При абстинентном синдроме (похмелье) после запоя — у больного наблюдалась бессвязная речь, беспричинная агрессия, галлюцинации, судороги, нарушения сознания и координации движений. А ещё эпилептические припадки и делирий — «белая горячка».

И наверняка в анамнезе Олега, кроме алкоголизма, эпилепсии и судорог, были ещё и травмы головы различной степени тяжести. Падал ведь по пьянке.

А на пороге её кабинета уже стояли двое до боли знакомых ей людей — Олег Иванович и Елизавета Алексеевна Даль.

Н-да! А Олег внешне сильно изменился. Он уже не её «синеглазый оленёнок». Как всегда модный, в своём любимом джинсовом костюме. Опухшее лицо. Да он же в отключке! Как кукла, глаза мутные, ничего не видел и никого не узнавал. Лизка, а она тоже сильно изменилась, постарела, подурнела, привела его под ручку из машины и посадила на стул. Рядом села сама.

«Вот они мы, приехали, лечите нас! Ни медкарты, ни анализов… ни-че-го, — почти весело подумала Ирина Михайловна, — Ну что же, начнём лечить!»

В таком состоянии пациента полноценный сбор его анамнеза невозможен. А что там блеет Лизка? Да наплевать. Установочные данные Олега для медицинской карты она все итак помнила — Даль Олег Иванович, русский, родился в Москве 25 мая 1942 года, 38 полных лет, артист театра и кино, рост 185 см, женат (формально, но до сих пор на Лизке!) Да, предварительный диагноз — алкогольная эпилепсия, но надо ещё уточнять.

И доктор Машкова начала пальпировать пациенту череп под волосами. Когда-то студентка-медичка Ирочка Копылова их так любила гладить. А он бесконечно мурлыкал под её руками. Нравилось ему.

«Так… есть! Два шрама. Следы от ударов. Один зашит, другой нет, видимо так зажил. Температура. Давление. Пульс. Всё плохо! Стетоскоп. Ритм сердца на слух синусовый. Слава Богу, нет аритмии (проверить по кардиограмме!). Кожные покровы — очаги депигментации, участки „шагреневой кожи“, фиброзные бляшки, плоские ангиомы на лице в зоне иннервации тройничного нерва. В полном наборе»

Всё! С Олегом более-менее ясно, тут и думать нечего. Надо было его немедленно отправлять на Пряжку (старейшая психиатрическая больница Ленинграда на набережной Мойки, 126). Там хороший знакомый заведовал профильным отделением. Он всё устроит в лучшем виде — отдельная палата, хорошее отношение персонала. И она Олега за полгода обязательно вытащит! И не таких вытаскивала. Только вот Лизку… нафиг! И чтобы никаких посещений родственников. Запретить! Сама, сама. А потом… А потом суп с котом! Всё, собралась во врача! Ишь поплыла, дура старая!

— Значит так, Елизавета Алексеевна! — обратилась доктор Машкова к смирно сидящей на стуле Лизке тоном не терпящим возражений, — Олега Ивановича я у Вас забираю. Прямо сейчас. Паспорт его давайте мне и вот здесь распишитесь в журнале, что не возражаете и согласны на его лечение в условиях стационара.

И пока Лизка расписывалась в журнале, так и не уловив главного смысла ей сказанного «…я у Вас забираю», доктор Машкова позвонила в Скорую. Обычное дело, транспортировка «психиатрического» больного из ПНД-9 на Пряжку по назначению лечащего врача. Но в ближайшей новой Восемнадцатой подстанции по ул. Народная, дом 47/2, свободных «психиатрических» спецбригад не было, все на выезде. Осеннее обострение же у городских психов-алкашей.

— Или ждите, или звоните на Первую подстанцию, они побогаче! — сказала ей диспетчер Восемнадцатой.

И Ирина Михайловна позвонила в Первую. Оттуда до неё минут тридцать езды РАФику с работающей синей «мигалкой», а то кто его знал, когда на Восемнадцатой что-то освободится. Ничего, она лучше подождёт немного.

И вдруг…

Глаза Олега Ивановича прояснились и он увидел перед собой… Так бывает при тяжёлой алкогольной эпилепсии — короткая ремиссия с включением сознания, ничего особенного.