В поле зрения Политбюро, конечно, находились вопросы не только количественного, но и качественного состава РККА. 5 июня 1931 г. Политбюро приняло постановление «О командном и политическом составе РККА». В нем отмечались «значительные успехи в деле укрепления кадров начальствующего состава». Из последующего изложения становится ясно, однако, что успехи эти касались исключительно морально-политических аспектов. В комсоставе в результате чистки, о которой речь шла ранее, «выросла партийная и рабочая прослойка», «достигнуто полное единство в работе командного и политического состава армии», «возросло влияние партии на беспартийный комсостав… выросла рабочая прослойка среди политработников»[1478]. С профессиональными компетенциями дело обстояло намного хуже. Постановление зафиксировало, что «уровень военно-технической подготовки начсостава явно недостаточен». Недостаточными были сочтены и «успехи в военной подготовке политсостава», комсостава запаса. Но практических шагов постановление предлагало немного. Объединенному государственному издательству (ОГИЗ) предписывалось «максимально усилить выпуск военно-технической литературы», профсоюзам (!) и осоавиахимовским организациям «всемерно развивать внеармейскую работу с начсоставом по военному его совершенствованию». Ничего, кроме недоумения, подобные рекомендации сегодня не вызывают. К числу реальных практических мер можно было бы отнести постановку задачи «дальнейшего укрепления вузов квалифицированными преподавательскими кадрами и решительного усиления учебно-материально-технической базы», да только возможности укрепления преподавательскими кадрами были сведены на нет установками на чистку их рядов как раз по принципу профессиональной принадлежности к офицерскому корпусу. Зато авторы резолюции с одобрением отнеслись к ходу текущей «специальной мобилизации коммунистов в военные школы», что должно было «еще больше» укрепить командные курсы[1479]. Судя по всему, советское руководство, собственными руками надевшее на себя идеологические шоры, не вполне отдавало себе отчет в том, как решать кадровую проблему.
«Если враг навяжет нам войну…»
План Тухачевского по увеличению численности РККА, конечно же, исходил из определенного плана применения вооруженных сил. В 1920-х — начале 1930-х гг. В.К. Триандафиллов, Г.С. Иссерсон, Н.Е. Варфоломеев, М.Н. Тухачевский, А.И. Егоров, Б.М. Шапошников и др. разработали так называемую теорию «глубокой операции», в рамках которой прогнозировался характер и способы ведения будущей войны с широким применением авиации, танков, воздушно-десантных и специальных войск. По Тухачевскому, увеличение количества танков и авиации, их «новый удельный вес» позволяли завязать генеральное сражение «одновременно ударом не менее как 150 стрелковых дивизий на громадном фронте — 450 км и больше, и… в глубину на 100–200 км, что может повлечь полное уничтожение армий противника… Это углубление сражения может быть достигнуто массовой высадкой десантов в тыловой полосе противника путем применения танково-десантных прорывных отрядов и авиационных десантов»[1480].
В феврале 1933 г. Штаб РККА и Управление боевой подготовки сухопутных сил направили командующим войсками округов и армий распоряжение по изучению проекта «Указаний по организации глубокого наступательного боя»[1481]. Нарком обороны СССР К.Е. Ворошилов не принадлежал к числу «поклонников» этой концепции. 18 ноября 1933 г., выступая на расширенном заседании РВС СССР, он обратился к Тухачевскому: «Я и Иссерсона читал, его апологию глубокого боя, очень хорошая, поэтически написанная, но слишком поэтизированная и мало доказательная вещь. И покойник Триандафиллов, и Иссерсон, и Седякин, и, боюсь, что Вы, Михаил Николаевич, пляшете… от старой империалистической печки, которая называлась мировой войной». Не отрицая необходимости изучать «глубокий бой», Ворошилов призвал не фетишизировать это «узкое понятие», а «армию учить воевать в различных условиях и в различных сочетаниях» и сделал упор на организации «глубоких рейдов»[1482]
Награждение орденами СССР пограничных частей Дальнего Востока и Украины
27 февраля 1936
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1653. Л. 3]
Так или иначе, подходы к оперативному искусству Красной армии в своей основе формировались как наступательные.
Сохранившаяся переписка Сталина с Ворошиловым показывает интерес первого к вопросам военной стратегии. Сталин, несомненно, внимательно отслеживал, в каком направлении развивается оперативное искусство Красной армии. В конце июня 1936 г. Ворошилов направил Сталину для ознакомления перед публикацией книгу зам. командующего войсками Приволжского военного округа И.С. Кутякова «Киевские Канны 1920 г.» со своими нелицеприятными комментариями. Сталин согласился с Ворошиловым в том, что «похвалы в отношении польского командования смешны, ибо польское ком[андова]-ние допустило не меньше, а больше, глупостей, чем наше». Главное же, по мнению Сталина, заключалось в том, что Кутяков «не охватил предмета, не понимает значения взаимодействия фронтов, не учитывает роли главной ставки»[1483].
Письмо Ворошилова Сталину о книге Кутякова «Киевские Канны 1920 г.»
25 июня 1936
Автограф К.Е. Ворошилова
[РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 37. Л. 102–102 об.]
Не приходится сомневаться в том, что в этом выводе в той или иной мере отразился личный опыт участия Сталина в польско-советской войне. Тогда разбор ошибок, приведших к поражению Красной армии, свелся главным образом к анализу просчетов, допущенных командованием фронтов, и оставил (очевидно, не случайно) за скобками роль главного командования и политического руководства.
Весной 1931 г. Комиссия обороны со Сталиным в своем составе рассмотрела «Записку об оперативной части плана войны на 1931 год»,
