опорной стены, не защищавшей от внешних воздействий отводы тросов перекрытия. Не оценили эксперты и градостроительную постановку зрительного зала, чья эффектная форма почти не просматривалась со стороны улицы Навои. Авторы пытались отвергнуть эти претензии, утверждая, что постепенное раскрытие сложного объема и учет всех точек обзора, в том числе со стадиона «Пахтакор», являлись достоинствами варианта «А», а не его недостатками.
А. Браславский, О. Легостаева, Д. Шуваев, С. Сутягин и В. Березин. 1961–1963
Отдельно следует сказать о монументальном искусстве, в изобилии включенном в вариант «А». Монументальные изображения в технике контррельефа здесь простирались по всему периметру внешней стены, а также по стенам в интерьере здания. Их эскизы предложил Арнольд Ган, выпускник Ташкентского художественного училища имени Павла Бенькова и Ленинградского высшего художественно-промышленного училища имени Веры Мухиной. В его изображениях считывались космические мотивы в виде планетарных орбит. В центре композиции возникали девушка и юноша, напоминавшие Данко Максима Горького, образ ницшеанского сверхчеловека, способного напряженным усилием воли осуществить прорыв в будущее. За этой прометеевской парой была изображена группа молодых людей с плодами урожая, а справа — пара помельче, дарующая миру младенца. Как писали сами авторы в пояснительной записке, изображение было призвано символизировать «мир, труд, изобилие, любовь, космос»[73]. Они также подчеркивали, что тема глухой стены созвучна древней архитектуре республики, однако это утверждение дезавуировала рецензия Валентина Архангельского: «На стр. 14 авторы пишут: „Тема стены — сугубо (!) национальна“, и далее в качестве примера приводится „наиболее характерный из архитектурных памятников“, обязанных своей монументальностью какой-либо стене (!), — Рабат-и-Малик. Только воображение авторов может связывать памятник архитектуры XI в. с предлагаемым проектом. Уместно сказать, что авторы не решали проблему национальной архитектуры. Трактовка монументальной стены-панорамы имеет большее отношение к архитектуре древнего Египта, нежели к национальной архитектуре Узбекистана».[74]
Не отрицая оригинальность проекта, экспертный совет его тем не менее отверг. С таким решением согласились историки архитектуры Владимир Нильсен и Виктор Дмитриев, писавшие: «Молодой ташкентский архитектор Ю. А. Халдеев создал нелепейший проект кинотеатра, гвоздем которого должна была стать огромная извилистая стена, по одну сторону которой находился зрительный зал, а по другую — входная группа. В плане все сооружение в целом воспроизводило форму перерезанной улитки. Хотя этот явно формалистический проект был подвергнут в Союзе советских архитекторов Узбекистана резкой критике, нашлись защитники его, настойчиво поддерживавшие эту нелепую затею»[75].
Вариант «Б», разработанный группой Владимира Березина при участии Юрия Халдеева, Серго Сутягина, Дмитрия Шуваева и Ольги Легостаевой, выглядел проще. Он сочетал два объема: горизонтальный параллелепипед двухэтажного фойе, в который были также включены кассовые помещения, и вертикальный эллиптический цилиндр главного зала с параболическим вантовым перекрытием. Две части здания решались по контрасту: горизонтальный блок с ленточными витражами был прозрачным, а вертикальный блок характеризовался глухими стенами, обработанными «каннелюрами». Последние создавали зрительную ассоциацию со срезом дорической колонны: объем главного зала со всех городских точек воспринимался как круглый, а его овальная форма просматривалась лишь с высоты птичьего полета. Вариант «Б» удачно решал градостроительные проблемы. Расположенное с отступом от улицы Навои, здание создавало новую городскую площадь с выгодными точками обзора и при этом выходило южным фасадом к стадиону «Пахтакор». При таком расположении не пересекались потоки людей, одновременно покидавших стадион и кинотеатр. Артистические и административные помещения располагались в цилиндрическом объеме под залом. Часть экспертов сомневалась, что артисты смогут обойтись без естественного освещения, но другие, напротив, нашли такую компоновку удачной, т. к. она сокращала кубатуру здания и затраты на строительство. Наиболее спорным элементом варианта «Б» эксперты сочли вантовое перекрытие. Идя им навстречу, архитекторы заменили его радиальными стальными полуфермами с центральным барабаном, сделав верхнее основание цилиндрического объема строго горизонтальным. Помимо большей прочности конструкции, такое решение оказалось и более эстетичным. Его динамизм и пластичность обеспечивались сочленениями двух статичных блоков: горизонтального и вертикального. Более эффектным стал и интерьер главного зала. Зритель, поднявшийся на второй этаж, был впечатлен грандиозным объемом зала, контрастировавшим с протяженными формами горизонтального фойе. Высота зала была подчеркнута разработкой барабана стены, характеризующейся ритмом восходящих элементов с коническими завершениями наподобие вытянутых, почти готических, парусов. Оценив проделанную работу по доработке варианта «Б», жюри приняло его к исполнению.
Вариант Б с плоской наклонной крышей. Макет
Вариант Б с плоской горизонтальной крышей и карнизом
Вариант Б с плоской крышей без карниза. Эскиз Ю. Халдеева
Разработкой рабочих чертежей, начавшейся в 1961 году, руководил Березин, но его в середине 1963 года «перебросили» на проектирование здания ЦК КП Узбекистана{3}. Главным архитектором проекта Панорамного кинотеатра назначили Сутягина, руководившего доработкой деталей проекта и авторским надзором на стройке. Молодой архитектор, которому в 1963 году исполнилось 26 лет, проявил незаурядную творческую изобретательность в работе с неразвитой строительной индустрией Ташкента.
В процессе проектирования и строительства авторы не прекращали поиск наиболее лаконичных и выразительных решений. В частности, они отказались от двухуровневой эвакуации зрителей после киносеанса, требовавшей дополнительных лестниц вокруг главного зала. Фигуративный барельеф внешнего восточного торца фойе был заменен глухой стеной. По ходу проектирования было предложено как минимум три варианта художественного оформления наружных стен кинозала. В двух из них на стороне, обращенной к улице Навои, архитекторы предлагали разместить скульптурные композиции. Однако связь скульптуры с киноконцертным залом оставалась неочевидной, а ее фигуративный характер вступал в противоречие с элегантной игрой полуциркульных форм на фасаде. На другом эскизе авторы сделали узор «каннелюр» ступенчатым, разместив на стыках небольшие полуфигуративные изображения — однако и эта орнаментика выглядела избыточной и эстетически проигрывала существующей элегантной форме. В результате главный объем остался без монументального искусства: пластической проработке «каннелюр» авторы предпочли монотонные горизонтальные линии вдоль всего фасада.
В интерьер главного зала архитекторы также попытались ввести фигуративный барельеф. Он изображал дутариста и танцующую девушку, стилизованных под персидскую миниатюру. Затем от барельефа отказались: архитектоническая разработка стен вертикальными ребрами с парусными законцовками оказалась намного выразительнее. Исторический привкус в интерьер модернистского сооружения привносила лишь стена буфета, по предложению Ольги Легостаевой облицованная резным буком с ориентальным узором, а также декоративные блюда Александра Кедрина, украшавшие буфет и бар. Из этого условного декора выбивалась фреска «Рождение танца», исполненная Арнольдом Ганом на двухпролетном вертикальном пилоне главной лестницы фойе. На ней был изображен цветущий сад с танцующими девушками в характерных узбекских, русских и украинских нарядах. Идеологический смысл изображения считывался легко: оно было призвано репрезентировать межэтническую гармонию и творческое содружество народов Узбекистана. Фреска обыгрывала живописные мотивы художников-шестидесятников с их монохромными поверхностями и стилизованной условной графикой, но
