предлагал гостям блюда национальной кухни, был декорирован резной штукатуркой, ажурными решетками, встроенными в стрельчатые ниши, и композицией «Роза ветров» из цветного стекла авторства Ирены Липене. Витраж был отлит на заводе в Немане (Беларусь) специально для этого интерьера — и тем не менее не вполне в него вписывался.
Верхний, красный, зал, был «европейским», его интерьер демонстрировал почти китчевую роскошь 80-х — потолок был украшен светильниками дымчатого стекла, также авторства Ирены Липене, со свисающими с них бронзовыми шарами, ярусами спускающимися вниз, а стены отделаны лакированными красными панелями, — такой интерьер скорее мог напомнить об иронии постмодернизма, к которому негласно пришла в это время советская архитектура. На сегодняшний день интерьеры красного зала ресторана утрачены.
Красный зал ресторана. 2006
Телебашня была открыта 22 сентября 1985 года без особенной помпы — экономическая, да и политическая ситуация в это время уже оставляла желать лучшего. В альманахе «Архитектура Узбекистана» сохранилось упоминание о том, что «многие ташкентцы участвовали в хашаре на строительстве башни» — то есть в условно добровольных субботниках, популярном в позднем СССР способе сэкономить на рабочей силе.
Ташкентская телебашня, образ которой сложился в результате взаимодействия множества факторов, таких как инженерная сложность объекта и его гигантский размер, участие в проектировании нескольких институций в Ташкенте и Москве, длительный период строительства и сочетание интернационально-космического и «национального» мотивов, — сегодня одновременно памятник и символ истории Ташкента в ХХ веке, а также по-прежнему одна из главных высотных доминант и ориентиров в городе.
Ольга Казакова
45. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ 16-ЭТАЖНЫЙ ЖИЛОЙ ДОМ «ЖЕМЧУГ» 1972–1985
АРХИТЕКТОРЫ О. АЙДИНОВА (ГАП), Г. ГОЛУБЕВА, Е. ШАТАЛОВ
ИНЖЕНЕРЫ П. ЛЕВИН (ГИП), Я. АРАДОВСКИЙ
УЛИЦА БУЮК ТУРОН, 77.
КОСМОНАВТОВ «Жемчуг» стал не только концентрированным выражением позитивных и проблемных сторон нового метода строительства зданий при помощи скользящей опалубки, но и подвел итог поискам целого поколения ташкентских зодчих в разработке нового типа жилья
МОДЕРНИСТСКАЯ АРХИТЕКТУРА И МАХАЛЛЯ
Если в первые десятилетия советской власти к махаллинскому укладу жизни относились с предубеждением как к препятствию на пути вперед, то в послевоенное время начали раздаваться голоса в его защиту. Например, главный архитектор Ташкента Митхат Булатов предложил не уничтожать, а развивать махаллинский уклад «Старого города», так как он содержал социальные ростки будущей коллективной жизни при коммунизме[626]. Эта идея подспудно питала деятельность учрежденного в 1963 году ТашЗНИИЭПа, чьи многочисленные разработки 1960–1970-х годов были посвящены созданию типового и экспериментального жилища, отвечающего культурным и социальным особенностям Узбекистана. Илья Мерпорт, возглавлявший научное подразделение института, писал: «Выработанные в „махалля“ такие положительные взаимоотношения, как солидарность, сотрудничество и взаимопомощь, соответствуют духу социалистических отношений. Поэтому формирование жилой среды в современной градостроительной практике на базе „махалля“ может явиться положительным приемом использования архитектурного наследия»[627].
Одной из тем, над которой работали архитекторы ТашЗНИИЭПа, были многофункциональные «дома-комплексы», отвечавшие как демографической структуре узбекистанского общества, так и ташкентскому климату. При домах предусматривались помещения для коллективного ведения домашнего хозяйства, организации питания, воспитания детей и проведения досуга[628]. В конце 1960-х годов бригады, руководимые Ильей Мерпортом[629] и Савелием Розенблюмом[630], разработали проекты «домов-комплексов» с открытой структурой разнородных жилищ, связанных озелененными двориками и включавших общие помещения для коллективных нужд. Предполагалось, что узбекское общество с его делением на махалли изначально готово к такой коллективной жизнедеятельности. Тему развивали и в 1970-е годы[631], когда бригада Мерпорта попыталась синтезировать достоинства предыдущих моделей домов-комплексов в едином проекте: два жилых блока «типа „махалля“» на 1000 жителей сочетались здесь с социальным блоком[632].
И. Мерпорт и др. Крытый двор дома-комплекса. 1969
Интерес к предназначенному для «Старого города» экспериментальному жилью с отдельными помещениями коллективного пользования проявляли и архитекторы Ташгипрогора. В частности, Геннадий Коробовцев, проектируя микрорайон Ц-27{21}, предложил организовать открытые площадки, объединяющие двухэтажные блоки четырехэтажных домов, чтобы жители смежных квартир могли устраивать коллективные мероприятия или готовить на открытом огне блюда национальной кухни. Особо примечательным стал проект микрорайона «Калькауз» (архитекторы Андрей Косинский и Геннадий Коробовцев, 1974–1978), жилые образования которого были названы «коммунистические махалля», а высотные жилые комплексы содержали общие дворы для жителей четырехэтажных блоков. Впрочем, за исключением микрорайона Ц-27, все упомянутые проекты не были реализованы, оставшись предметом обсуждений архитектурной общественности. Лишь один замысел, наследующий концепцию «высотной махалли», проектировщикам ТашЗНИИЭПа удалось довести до практического воплощения — им и стал «Жемчуг», разработанный ведущим архитектором института Офелией Айдиновой.
АРХИТЕКТОР
Даже на фоне впечатляющего числа выдающихся женщин-архитекторов Ташкента личность Офелии Айдиновой выглядит неординарной. По окончании архитектурного отделения Среднеазиатского политехнического института (СазПИ) в 1950 году она приступила к работе в институте Сельхозпроект, чьим мандатом было проектирование сельских поселков и типовых домов колхозников. Три года спустя молодой архитектор победила — совместно с Савелием Розенблюмом — на престижном конкурсе реконструкции Дома правительства в Ташкенте. Победа позволила Айдиновой перейти на работу в Узгоспроект, однако после учреждения ТашЗНИИЭПа она перешла туда, став автором таких выдающихся объектов, как интуристские гостиницы в Самарканде и Бухаре. Ее творческий и дружеский тандем с Розенблюмом, который коллеги в шутку прозвали «Офеблюмом», продолжал вносить вклад в архитектурную жизнь города и республики. Например, в 1968 году архитекторы участвовали в конкурсе на здание театра кукол{35}, представив совместный проект, выделявшийся пластикой бетонных поверхностей третьего порядка (восемнадцатилетняя Заха Хадид в это время еще училась в Американском университете Бейрута). Заинтересовавшись пластическими возможностями скользящей опалубки, каждый из них разработал свою версию жилого комплекса. Пионером здесь стала Айдинова, предложив экспериментальный концепт «вертикальной махалли», а затем Розенблюм развил технологические возможности нового метода строительства, разработав серию монолитных 16-этажных домов в разнообразных сочетаниях двух строительных модулей{48}.
О. Айдинова и С. Розенблюм. 1970-е
ТЕХНОЛОГИЯ
С начала хрущевской реформы советская строительная индустрия, искавшая оптимально быстрый способ возведения дешевого жилья для всего населения страны, сделала ставку на домостроительные комбинаты (ДСК). Их сторонники не без основания полагали, что, изготавливая в заводских условиях максимальное количество стандартизированных строительных деталей и блоков, можно упростить и удешевить строительство. Обратной стороной медали было ограничение границ творческого маневра для архитекторов, продолжавших воспринимать архитектуру как пластическое искусство par excellence. Технологии монолитного домостроения вообще и скользящей опалубки в частности открыли для таких архитекторов новые возможности. Многим показалось, что они волшебным образом разрешат главные проблемы массового строительства: проблему стоимости (посредством исключения из процесса такого громоздкого промежуточного звена, как ДСК), проблему времени (через заливку бетонной массы в
