— Всё это не имело никакого значения. Я точно знал, чего хотел. А хотел я тебя, Ива. Любую и в любых обстоятельствах. Но ты… Ты не хотела меня. В этом и заключается вся моя ошибка. Я переложил свои желания на тебя. Думал, что мы будем двигаться в одном направлении.

— Это неправда! — теперь пришла моя очередь говорить на повышенных тонах. — Ты изменил всю мою жизнь. Ты меня изменил, — поворачиваюсь к Наилю лицом. Несмотря на то, что я на «шпильках» всё равно остаюсь ниже его ростом. Так было всегда. — Ты подарил мне столько любви и нежности, сколько я никогда раньше не получала. По-настоящему я стала женщиной только рядом с тобой. Я отпустила свои эмоции, чувства. Я… Я стала уязвимой. Я полюбила. Да. Ты научил меня любить, показал, что это вообще такое. Я вынуждена была сказать тебе все те страшные вещи, чтобы… Чтобы дать тебе шанс построить нормальную полноценную и счастливую жизнь. И… у тебя это получилось, верно? Я была жестокой, но это не значит, что я никогда не хотела тебя.

— И в каком это месте у меня получилось построить эту сраную счастливую жизнь? — Наиль тоже поворачивается ко мне лицом. Бросает окурок прямо на землю и растаптывает его.

Здесь нельзя сорить. Могут влепить штраф. Но вряд ли он сам сейчас грозит. Кроме нас, вокруг больше никого нет.

— Ну как же? Я видела тебя с дочерью на руках. Она замечательная.

— Дочь? Ива, это моя племянница!

— А женщина…?

— Жена Рамиля. И дочка тоже Рамиля. Маленькая Амина часто болеет. Она с матерью ездила в больницу. Я их встретил, подождал, показал город. Мы приехали в ресторан, чтобы поужинать. Ждали Рамиля.

Я чувствую, как многотонная тяжесть надуманного сценария жизни Наиля соскальзывает с моих плеч. Но легче не становится. Получается, что всё это время он… просто страдал? Не дал себе ни единого шанса стать счастливым без меня?

— А как же Марьям?

— Никак. Я же тебе говорил, что не женюсь на ней. Ни под каким предлогом.

— Но Адиль убеждал меня, что…

— Адиль? — Наиль буквально впивается в меня взглядом. — Блядь. Я должен был догадаться, — он устало проводит ладонью по лицу.

— Твой брат ни в чем не виноват. Проблема была во мне. С самого начала. Адиль просто озвучил все мои страхи, а не навязал их.

Мы замолкаем. Наиль тянется за еще одной сигаретой. Я перехватываю его руку. Не хочу, чтобы он продолжал травить себя никотином в таких дозах.

Наиль замирает. Срывает взгляд к моим пальцам, крепко вцепившимся в его запястье.

— Кто такой Эдуард? — вдруг недовольно спрашивает, но не убирает от себя мою руку.

Этот вопрос удивляет меня и заставляет губы дернуться в нервной улыбке.

— Мы работаем вместе. Он разрабатывал интерьер в моем филиале.

— Так усердно разрабатывал, что теперь наяривает тебе по вечерам?

— Обычно, он так не делает. Но в тот вечер вопрос действительно был рабочий. Если тебя интересует, состою ли я с ним в романтических отношениях, то — нет. Не состою. И не состояла. Ни с кем. После тебя.

Наиль прячет пачку сигарет обратно в пальто и сам берет меня за другую руку. Притягивает к себе. Резко и несдержанно. Я почти впечатываюсь своей грудью в его. Из меня вырывается тихий вздох.

Эта близость обжигает меня, пусть мы и одеты.

Наиль ничего не делает. Он просто смотрит на меня. Смотрит-смотрит-смотрит. Затем судорожно выдыхает и прижимается губами к моим губам. Горячечно, с жаром, с бешеной потребностью. Тихо измученно стонет, когда я поддаюсь его натиску.

Мне хочется плакать. Очень сильно. Эмоции зашкаливают. Грудную клетку рвут быстрые удары сердца.

— Ты меня уничтожила, Ива, — шепчет и снова прижимается к моим губам, проскальзывает языком внутрь. — И только ты можешь исцелить. Никто больше. Никто.

Я целую Наиля в ответ. Нет, это даже не поцелуй. Необходимость. Обнаженные уязвимые чувства. Единственный способ передать всё то, что сейчас творится в моей душе и творилось на протяжении последних двух лет.

На секунду мне кажется, что я отрываюсь от земли. На самом деле, это Наиль меня приподнимает, обняв за поясницу и прижимает к широкому и твердому стволу дерева.

Мои руки уже во всю хозяйничают. Я скольжу ладонями вверх, обхватываю лицо Наиля. Он старше меня. Я знаю, помню, но сейчас он такой уязвимый и такой ранимый. Я хочу его защитить, хочу залечить каждую его рану, которую сама же и нанесла. Теперь мне никто не может запретить сделать это. Никто: ни его брат, ни мой бывший муж, ни я сама.

Мне совсем не холодно. В руках Наиля априори не может быть холодно, даже если нас вдруг забросит куда-нибудь на Северный Полюс.

Он почти сжирает мои губы. Горячие широкие ладони скользят под пальто, под платье. Меня выгибает. По коже проходятся до одури приятные мурашки. Кажется, я плачу или… не только я. Не знаю. Не знаю, где чье дыхание, губы и руки. Есть просто мы. И мы сейчас восполняем ту необъятную пустоту, которая поглощала нас на протяжении последних двух лет.

Я не могу ни о чем думать. Только о том, что захлебнусь в своем одиночестве, если мы сейчас не станем единым целым. С Наилем, кажется, происходит то же самое. Его потряхивает. Он целует мою шею, скользит пальцами между моих бедер, убирает в сторону полоску нижнего белья. Я дрожу в его руках. Почти нахожусь на грани того, чтобы кончить. Только от одного его прикосновения.

Господи!

— У меня нет с собой презервативов, — тяжело дыша, шепчет Наиль.

— Мне всё равно.

Он подхватывает меня на руки. Я обнимаю его ногами. Черное мужское пальто, которое насквозь пропахло Наилем, почти полностью скрывает меня от чужих глаз, если такие здесь возникнут в такое позднее время суток. Наиль закрывает меня собой, отгораживает от всего мира, будто жадничает, не хочет ни с кем делиться.

Я целую его губы, нос, щеки, веки. Целую везде, куда могут дотянуться мои губы. Замираю, когда он входит в меня. Мы смотрим друг на друга. Видим недостаточно хорошо, потому что темно, но… ЧУВСТВУЕМ. Чувствуем так остро, что слезы