Заезжаю в паркинг, а Ева тем временем читает от кого-то сообщение.

— Они тоже подъезжают. Папа хотел в ресторан заехать, но я сказала, что мы заказали.

Поднимаемся на лифте и входим в квартиру.

— Дом, милый дом! — тут же, раскинув руки, кружится дочь.

— Хочешь сказать, что на отдыхе было плохо? — улыбаюсь ей. — Раз уж у нас на сегодня изменились планы — с тебя подробности на нашем девичьем рандеву.

Дочка кивает, а потом вдруг порывисто обнимает меня.

— Милая? — обнимаю в ответ, поглаживая по позвоночнику.

— Спасибо, мам, — шепчет она. — Мы давно вот так не собирались… и, честно, папы не хватает. Очень.

Она отрывается от меня и заглядывает в глаза, а я, погладив её щёку и убрав прядь волос от лица, просто молча киваю. Мы слышим голоса в подъезде, а значит, оставшаяся часть на подходе. Возможно, мне и стоит объяснить ей, чтобы она не обольщалась. Могу признаться и, раскрыв душу, сказать, что моя душа ещё надломана… но и ложную надежду вселять в её сердце я не хочу. Потому что мне крайне хочется верить, что когда-то я окончательно приду к тому, чтобы исцелиться. Ведь смогу же найти этот рецепт исцеления после предательства, правда?

Глава 64. Гордей

Полтора года назад.

— Папа, — я только переступаю порог квартиры, когда Ольга распахивает дверь, а Пашка вжимается в мое тело, скрепляя руки в достаточно крепкие объятия.

Ольга улыбается, пытается услужливо помочь мне с пальто и тут же тянет руки к пакетам, что я привез.

— Мы тебя очень ждали! — ее глаза сверкают, она не врет, что ждали. Это видно невооруженным взглядом.

— Там гостинцы для Паши и продукты.

Я киваю на пакеты, которые Ольга все же берет в свои руки и тащит на кухню.

Сын утаскивает меня в комнату, демонстрируя новые приобретенные навыки. Лечение идет на пользу, приступы эпилепсии стали значительно реже, а речевая функция и вовсе улучшилась.

Сейчас он вполне может писать простые предложения и неплохо читает. Именно этими навыками он и хвастается, вслух читая мне «Маленького принца» .

— Ты молодец, Паша.

Ребенок открыто улыбается, и мое сердце екает. Я часто задавался вопросом, почему я так сильно проникся к нему? Потому что чувствовал свою вину? Или пытался грехи отмолить… Или мне просто стало жалко пацана, который по факту ни в чем не виноват?

Все эти пункты сработали. Но главное было другое… Я чувствовал, как сильно он нуждается во мне. Сильнее, чем Ева и Кирилл. Паша всегда звонит мне сам, не просит игрушек и дорогих подарков, ему достаточно отеческого плеча. Это не значит, что я своих детей по-разному люблю. Нет. Просто впервые за столько лет я почувствовал безусловную любовь от такого особенного человека.

Может, он был дан мне, чтобы что-то осознать… Я пока только разбираюсь в себе. И в своих чувствах.

— Обед готов.

Ольга аккуратно заглядывает в комнату и зовет нас. Готовит она вкусно — очень простую, но домашнюю еду. — Как ты отдохнул? — после обеда Ольга встает к раковине помыть посуду, я же допиваю чай с лимонным пирогом. — Выглядишь усталым.

Она пытается залезть на ту территорию, которая под запретом. Туда нельзя. Вход воспрещен.

И я должен заткнуться и молчать. Не обсуждать с ней.

Но столько боли и обиды накопилось внутри, что порой человеку нужно простого человеческого... — выговориться.

— Не получается ничего у меня. Семья сильно отдалилась. И что бы я ни делал — всё мимо.

Прикрывая глаза, в голове тут же мелькают картинки нашего семейного отдыха, на который я возлагал большие надежды. Марта по итогу почти не вела со мной беседы, постоянно читая литературу — будь мы на пляже или в номере. Ева ныла весь отпуск: отель не тот, еда не та, солнце слишком жарит, скучно, и так далее… А сын попросту отказался ехать, сославшись на то, что уже большой для таких семейных поездок.

Было одиноко среди любимых людей.

Словно за годы жизни в разных городах, мы стали чужими друг другу.

— Гордей, — Ольга откладывает полотенце и присаживается на стул, сев прямо напротив меня, — я знаю, что не имею права просить тебя о таком… Но я же вижу, как ты несчастен. Твой брак изжил себя. О тебе никто не заботится, никто не спрашивает, что ты ел, чем занимался. Одиноким быть не страшно, — она пожимает плечами, — страшно быть одиноким среди тех, кто дорог.

— Оль, мы уже обсуждали это. Я здесь только ради Паши. Это мой крест. Но как женщину... — откидываясь на спинку стула, потому что Ольга намеренно пытается сократить расстояние, — как женщину я тебя не хочу. Не люблю, понимаешь? Её люблю. А тебя — нет.

— А ты знаешь, я поняла, что любовь — не самое главное… Есть вещи куда более важные. И я тебя люблю, Гордей. Моей любви хватит на нас двоих. Она тянет руку ко мне, но я тут же встаю со стула и отхожу к окну.

— Ну ведь ей плевать на тебя! Ваш брак — это привычка и долг. Вы существуете как семья только потому, что «так надо». А не потому, что есть чувства.

— Всё, Оль. Это запретная тема. Хватит. Я разберусь сам.

Выдвигаюсь в сторону коридора. Нужно устраивать вылазки с сыном куда-то. Чтобы меньше быть здесь, рядом с ней. Потому что каждый раз, как я переступаю порог квартиры, я даю ей надежду.

Надежду на то, что мы возможны. Но нет. Мы абсолютно невозможны.

— Если ты боишься её реакции, давай я сама ей всё расскажу про нас. Она поймёт.

Ольга выбегает за мной в коридор. Хватает за рубашку в попытке остановить меня.

— Не смей, — рычу, слегка отталкивая, — слышала? Не смей. Нет нас, Ольга… Если ты только попробуешь сунуться к Марте — я жалеть тебя не стану, поняла? Прежде чем что-то сделать или сказать, хорошенько подумай.

— Прости.

Она опускает голову и отходит назад. Я же накидываю пальто