И вдруг мир перестал быть таким мрачным, каким был ещё совсем недавно. Тысяча золотых — это хоть завтра садись в карету и езжай в Ланн к архитектору Копплингу: вот, дорогой архитектор, требуемые вами деньги, заканчивайте, наконец, правый от моста скошенный равелин и ставьте ворота. Ставьте ворота и монтируйте уже подъёмный мост. После этого замок можно уже считать достроенным. Конечно, в замке было ещё очень много работы, нужно, чтобы там можно было жить во время зимних ветров. Вставить стёкла в окна, хотя бы в господских покоях. Но всё это можно было делать своими силами, уже без заоблачных трат на модного архитектора и его инженеров. Главное это укрытые равелинами ворота и хорошие пушки над ними. И после этого ему сразу станет легче дышать.

«Господи, быстрее бы!»

И пусть герцог тогда присылает свои «просьбы» явиться во дворец или отправиться куда-нибудь по его делам. Барон просто собирался отписываться от подобных «просьб» ссылаясь на свои бесконечные болезни.

«К чёрту его, я ему вассальный долг до конца дней своих вперёд уже отработал. Когда закончу замок, носа из Эшбахта высовывать не стану».

И в том, что ничего с ним курфюрст поделать не сможет, Волков был уверен. По той простой причине, что у герцога просто… Нет ни денег на войну с ним, ни умных офицеров, что смогли бы взять его прекрасный замок. А ещё сеньор надолго завязнет в своей авантюре в Винцлау. Новому маркграфу будет необходима поддержка, ну, хотя бы до тех пор, пока он не возмужает. А путь в Винцлау пролегает именно через Эшбахт, ну или через ненавистный герцогу Ланн. Так что портить отношения со своим вассалом, разругаться с ним до открытой войны, Его Высочество вряд ли захочет.

«А перед этим ещё и в Малене наведу порядок, прищемлю всяким Гейзенбергам и Раухам хвосты, чтобы тихо сидели. Чтобы думать о нападениях не могли».

И от этих приятных мыслей барона отвлекла баронесса:

— И что это за горожане к вам приходили?

Рассказывать супруге о визитёрах и о делах ему не хотелось, и поэтому спросил у неё:

— Госпожа моя, вам ещё нужно платье?

— Платье? — сразу оживилась Элеонора Августа. — Вы купите мне платье? Которое захочу?

— Идите к портному, пусть подгоняет под вас, я оплачу.

— О, Господи! — обрадовалась она. И начала фантазировать о чём-то, а потом заявила: — Мне нужно будет показаться в нём перед дамами во дворце.

— Ну, если нас туда пригласят… — начал было он, но жена уже не слушала его, что значит "если", что за глупости, в мыслях она была уже во дворце и млела от новой порции похвал и комплиментов, что перед нею расточал сам курфюрст, а потом, вернувшись в действительность, закричала:

— Ингрид! Ингрид! Одеться мне, и сама собирайся, со мной пойдёшь!

Волков же стал отсчитывать деньги для супруги.

А когда жена ушла за покупками, он решил, что сам уже никуда не пойдёт, и надумал снять верхнюю одежду. И когда раздевался, Гюнтер, помогавший ему, поднимает с пола выпавшую из рукава записку:

— Господин барон.

— Ах, да, — генерал берёт бумажку. Ну конечно же это письмо от Клементины фон Сольмс, он за радостью от продажи дома, совсем про неё позабыл.

И он садится и разворачивает письмецо. А текста в том письме не очень-то много, и почерк у девы так себе, да и видно писать она не больно-то любит.

«Ах, барон, храни вас Бог. Кольцо мне понравилось. Я люблю, когда мои любовники дарят мне подарки после ночи. И ночь с вами мне понравилась. Вы хоть и стары, но ещё крепки. И я хочу встретиться с вами ещё. Сегодня к вечеру я буду во дворце, у залов для игры в мяч. И вы там будьте! Целую вас в потаённые места. Клементина».

«И вы там будьте». Как будто приказ подчинённому отдаёт, — Волков усмехается. И ещё раз «пробегает» письмо глазами. — Конечно, где же ещё быть распутной деве, как не у зала для игры в мяч, где молодые, разгорячённые люди соревнуются в одних рубахах, а то и вовсе без оных".

И он зовёт Гюнтера.

— Воды для мытья, чистую одежду.

Не то, чтобы ему были нужны её поцелуи. Генерал, как раз, предпочёл бы поцелуи искусной Амалии Цельвиг, но дружбу с этой девицей Волков решил поддерживать. А не дружбу, так хотя бы завести добрые отношения. И он решил поторопиться, так как его сыновья в который раз уже затеяли драку со слезами и криками, а жена уже из дома ушла. Пусть монахиня и нянька разбираются. Перед выходом он велел Марии передать фон Готту, чтобы тот, по возвращению, ехал за ним во дворец.

Молодёжь любит балы и турниры, но, когда ничего подобного поблизости не происходит, молодые мужчины собираются либо на конюшнях, либо в залах для фехтования и атлетики, либо в зале для игры в мяч. И вот туда-то, можно было приходить и дамам. Конюшни — фу. Места для упражнений с оружием — тоже не для женщины. А вот игра в мяч… Девы и госпожи садились за оградой на скамейки для зрителей и вовсе не стеснялись болеть за каких-либо игроков, тем более что и сам принц, и его младшие братья, не говоря о других знатных господах, вовсе не чурались состязаний, и не боялись иной раз и проиграть на публике.

И на открытой галерее возле того зала, вечно прохаживаются молодые мужчины и женщины. Встречаются, разговаривают, смеются. Вечером сюда приходят ещё и придворные музыканты, иной раз сидят там до глубокой ночи, и за пару монет будут играть модные этим летом мелодии.

Волков о том месте, конечно, знал, но делать ему там было нечего. Праздных дворцовых времяпровождений генерал избегал, и при возможности сразу покидал двор, если дел у него там больше не было. И вот теперь, едва он спустился в западную галерею внутреннего двора, так увидел множество молодых людей, среди которых мелькнул дружок Георга Альберта разгорячённый граф де Вилькор. И едва генерал появился там, как молодые люди, увидавшие его,