— Ничего я не начну… — тут же вспыхивает Элеонора Августа. — Господи, уж у мужа собственного и спросить ничего нельзя, сразу дурой выставляет.

Обычно жена его засыпала до того, как он приходил в спальню, а тут нет — ждала и, когда он улёгся в постель, придвинулась к нему поближе, улыбалась при том:

— Ну, расскажите, что сказала вам герцогиня, как вас привечала, обо мне что спрашивала?

Волков всё и рассказал ей, не упомянув только Амалию, а у супруги появились ещё вопросы, и тот вечер баронессе был приятен, так как помимо сладких мечтаний и предвкушений, муж ещё проявил к ней внимание, и засыпала баронесса счастливая.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 48

⠀⠀

Утром он не узнавал своей жены. Ещё до рассвета она встала, отругала с утра сыновей, так как те валялись в кровати и не желали из неё вылезать, после стала поднимать мужа, будучи при том необыкновенно ласковой. Но ласковой Элеонора Августа была лишь с супругом, госпожа Эшбахта явно торопилась и всех иных подгоняла: и Гюнтера с одеждой и утренней водой для господина, и Марию с завтраком. А едва рассвело, так она уже вела своего мужа к карете — ехать за платьями.

И он отвёз её к одному хорошему портному. Богатая лавка того была среди иных богатых лавок на улице Наперстков, но про того портного он краем уха слыхал от Брунхильды, и так как ему нравился стиль графини, он и поехал туда. А там услужливо кланяющемуся мастеру и сказал, усевшись у удобного кресла:

— Нам надобно платье к ужину.

— К ужину? — удивился мастер, держа книгу с эскизами платьев в руках. И потом уточнил: — К ужину, что будет сегодня… сегодня вечером?

— Нет, к ужину, что будет завтра, завтра утром, — съязвил барон. — Нам срочно нужно платье… Мне вас порекомендовала сестра, мне нравились её платья, она говорила, что вы весьма расторопны и искусны; если вы возьметесь, я готов вам хорошо заплатить.

— Я попытаюсь удовлетворить ваш взыскательный вкус… — кланялся портной и тут же интересовался; — А господин барон не подскажет, кто из моих покупателей его сестра?

— Это графиня фон Мален, — сообщила ему, опережая Волкова, баронесса. Кажется, она ждала от мастера реакции на это имя, и тот, естественно, отреагировал:

— О, графиня… Да-да, конечно, я сделаю всё что могу. Но у меня, к сожалению, нет готовых платьев, я их не держу, и придётся нанимать швей для такой быстрой работы; правда, у меня есть хорошие раскройки… Я покажу вам, что мы сможем сделать быстро…

И он стал показывать рисунки с платьями, сделанные, надо заметить, неплохим художником.

— Вот, вот это хочу, — недолго выбирала Элеонора Августа. — Да, такое.

— Розовый атлас в белых кружевах, этот крой очень востребован сейчас, — кивал ей портной, — многие дамы выбирают подобное. Прекрасный выбор госпожа.

Жена сияла, но едва она взглянула на мужа, её сияние померкло. Супруг выбор Элеоноры Августы не одобрил, и остановила его вовсе не дороговизна платья.

— Подобное платье хорошо для купеческого бала, для купеческой дочери, что выходит в свет. А доброй матери почтенного семейства подобает носить это, — он поискал среди эскизов, нашёл то, что ему было нужно, и указал пальцем. — Вот.

— Вот это простое? — изумилась супруга. В её голосе послышались и тоска, и разочарование; ещё немного — и у неё мог начаться приступ раздражения, который, как обычно, вылился бы в упрёки и жалобы на судьбу, и чтобы пресечь это, Волков поспешил напомнить ей:

— Вы идёте не на пьяный бал, а к первой даме земли Ребенрее на званый ужин. Будьте добры соответствовать… — чтобы успокоить супругу, он добавляет: — Второе платье выберете себе сами.

А его ещё поддержал и портной:

— Добрая госпожа, это тончайшее сукно, вовсе не дешёвое, привезено из южных земель, и у него насыщенный, очень богатый синий цвет, а по манжетам и вороту положим лучшие, что есть в этом свете, самые белые кружева… Ну а строгость кроя подчеркнёт вашу талию, вы будете в моём платье величественны и утончённы.

— Да? — супруга, кажется, соглашалась. — Ну хорошо, давайте это платье. Пока.

«Хорошо, что я поехал с нею».

— Также подберите ей всё, что надобно даме: чулки, чепец, что там ещё ей будет угодно… Да, туфли ещё хорошие…

— Непременно, тут у нас на улице есть отменные туфельники… Ещё неплохо бы было госпоже посетить парикмахера, — добавляет портной.

— Да, — соглашается с ним барон. И баронесса вовсе не спорит с ними. И к туфельнику ей нужно, и волосы уложить по столичной моде непременно надо.

В общем, день у него выдался утомительным, а обед скорым.

Впрочем, он и себе кое-что прикупил… Хорошие туфли, хорошие рубахи из тончайшего батиста, ещё что-то… Как раз к вечерней службе зазвонили колокола, когда супруга его была готова. И платье на ней было как раз то, что ему нравилось. Благородная сдержанность.

А синий насыщенный цвет стройнил супругу, белоснежные кружева под подбородком ещё и добавляли величия. И как ни дулась она поначалу на него за плохой выбор, теперь Элеонора Августа смотрела на себя в большое зеркало и была… конечно, она была удовлетворена тем, что видела. Да, платье ей несомненно нравилось. Тем не менее, она всё равно капризничала:

— Ну, это, конечно, не то, на что я рассчитывала… Ну ладно… А утянули-то как… Дышать невозможно, — говорила она, разглаживая платье по бокам.

— Зато в нём у вас стан, как у юной девы, — отчасти врал генерал.

— Несомненно, несомненно, — поддакивал ему портной.

— Да? — всё ещё не верила баронесса. Вернее, она хотела, чтобы её в этом убедили окончательно.

— Конечно… — заверял её муж. — Оно вас омолодило.

— Верно, — поддакивал мастер. — Просто дева семнадцати лет.

На семнадцать лет баронесса, кажется, была согласна.

— Ох, — горестно вздыхала она, — раз ничего другого муж мой купить мне не может… — и тут же она поглядела на супруга, вспомнив его обещание. — А второе платье?

— Ну не сейчас же, душа моя, — отвечает муж, вспоминая, что он уже потратил за сегодняшний день больше ста пятидесяти монет. — Нам уже пора. Нас ждут.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Всё-таки Элеонора Августа обожала дворец курфюрста, она просто светилась, когда шла по лестницам, чуть приподнимая юбки. И то ли платье делало её привлекательной, то ли блестевшие от волнения глаза, в общем, она даже похорошела. И генерал поэтому несколько переживал:

«Волнуется… Лишь бы дурить не начала,