– Ты меня любишь? – вопрос сорвался с губ сам собой. Мне жизненно необходимо было поверить, что мой чудесный виноградарь с серо-зелёными глазами, несмотря ни на что, будет на моей стороне, не даст меня в обиду своей семье.

– Больше жизни, mоn amour!

Леон подхватил мою безвольную руку, прижался губами к тыльной стороне ладони, оставив нежный поцелуй.

– Давай дождёмся врача. Он осмотрит тебя, и потом уедем домой.

Сердце тоскливо сжалось. Домой. Я так мечтала о нашем с Леоном доме. О семье, которая у нас будет. О наших детях, которые будут расти, бегая между залитыми солнцем рядами виноградников. Какая ирония судьбы!

Смотрела в спину выходящего из комнаты Леона и кусала губы, чтобы не зарыдать в голос. Возможно, сегодня мы видимся в последний раз.

Зато сейчас я совершенно точно знала, что нахожусь в своём родном городе.

Когда мы с Леоном прилетели сюда, ничего не шевельнулось в моей душе. Место было мне незнакомо, как и все другие города, которые я видела за эти четыре года после потери памяти.

Сколько фильмов и фотографий за это время я просмотрела в интернете, в надежде, что взгляд зацепится за что-то родное, близкое, и я узнаю. Ничего не отзывалось во мне на этих картинках и видео, не подсказывало, не подталкивало вспомнить. Память не хотела возвращаться. И вот вернулась именно здесь. В моём родном, любимом городе! Что это? Насмешка судьбы или ко мне повернулась лицом удача?

Здесь мой дом. Мама и брат. Совсем рядом. Всё моё естество стремилось к ним. Увидеть родные лица. Обнять, наконец. Сообщить, что я жива.

Четыре года! Они так долго ничего не знали обо мне. Искали, ждали, надеялись. Бедная моя мамочка, как она пережила моё исчезновение?

Жизнь – удивительная штука. Сейчас я совершенно по-другому воспринимала рассказы Леона о его детстве. Оказывается, мы жили в одном городе. Вернее, братья Росс родились и жили в Москве, а вилла в нашем городе на берегу Чёрного моря была летней резиденцией их семьи.

Леон рассказывал, что сначала это был просто участок и дом у моря, купленный ещё его дедом, а уже потом, когда усилиями старшего поколения, семья разбогатела, старый дом снесли и построили вот это великолепие.

Здесь Леон и Борис часто проводили свои детские летние каникулы. Совсем рядом со мной. Возможно, мы даже сталкивались в городе. Ели вкусное мороженое в любимом всеми горожанами и отдыхающими летнем кафе-террасе на центральной набережной, ходили в наш дельфинарий, купались и загорали на одном пляже. Просто проходили мимо друг друга на улице. Только мальчишки Росс не обращали внимания на белобрысую малявку со сбитыми коленками и тощими косичками. Зато подросшей мне хватило их внимания с головой.

Слёзы кислотой жгли уголки глаз, сердце сжималось до размера крошечного комочка и билось рвано, часто, заставляя задыхаться.

Пальцами зажала переносицу, в попытке удержать слёзы. Не время плакать. Да и бессмысленно. Нужно уходить.

Медленно встала с кровати и босиком вышла из комнаты. Высокие каблуки не помощники в побеге, кем-то заботливо снятые с меня босоножки остались в комнате, а я тихо кралась мимо закрытых дверей.

После громкого скандала дом словно вымер. Я, не встретив ни души, беспрепятственно спустилась на первый этаж и оглянулась.

Идти к главному входу было опасно, там меня могла подстерегать встреча с дворецким, поэтому я повернула направо и быстро засеменила по коридору, в надежде, что он выведет меня к переходу в прилегающий к дому флигель для прислуги. Там наверняка есть отдельный выход на территорию.

Знакомые мужские голоса за неплотно закрытой дверью заставили притормозить около неё и прислушаться.

– Ты же понимаешь, что мы не можем просто взять и отпустить её? – в голосе Бориса звенел лютый мороз.

– Почему? – мой любимый сомневался, недоумевал.

– Это очевидно, Леон. В этом состоянии она может натворить непоправимого. Она опасна. И сама ситуация… – Борис запнулся. – Её нельзя пускать на самотёк. Это может нам дорого обойтись.

Медленно попятилась от двери. Они говорят обо мне? И что значит не отпускать?

Глава 4

Леон

Обморок Вики напугал меня до чёрных мушек в глазах. С ней никогда не случалось такого. Иногда её мучили головные боли, но не до обмороков и приступов с потерей сознания. И панических атак за ней не наблюдалось.

Пока нёс её на второй этаж, под вопли и проклятия Дианы, трясся, как сопливый пацан, поспоривший, что прыгнет в море, и теперь стоящий на краю скалы и смотрящий вниз на набегающие и разбирающиеся об камни волны. Сердце грохотало в груди, дышал через раз, забывая вдохнуть.

Моя певчая птичка была как мёртвая. Бледная куколка, с посиневшими губами и рассыпавшимися из причёски и упавшими на лицо золотыми прядями.

Прижимал тонкое, лёгкое тело к груди, на ходу прислушиваясь к её дыханию. И, кажется, сам не жил. До того момента, пока Вики не открыла глаза.

Я знал о несчастном случае, что её сбила машина и Вика долгое время восстанавливалась. Училась заново ходить и говорить, вот только не смогла вспомнить своё прошлое. Память так и не вернулась к ней.

Тысячу раз нежно гладил спрятанный под волосами тонкий след хирургического шва за левым ушком, целовал жуткий шрам на белом бедре, которого она страшно стеснялась. Всем своим нутром чувствовал и переживал боль, которую ей пришлось перенести. Такой хрупкой, нежной.

Берёг её всегда был рядом и помогал. Рабочие только понимающе посмеивались, глядя, как я выхватывал из её тонких рук корзины, наполненные виноградными кистями. Тяжёлый труд на сборе урожая совсем не подходил для неё. Не знаю, что она ожидала, подписывая временный контракт с агентством, набирающей для меня работников на сезон.

– Ты меня любишь? – в глазах моей певуньи страх и неуверенность. Эта смесь выворачивала наизнанку. Моё сердце давно принадлежало только ей. Удивительной, солнечной, смешливой, как ребёнок.

– Больше жизни, mon amour! – прижался губами к холодной как лёд ладошке.

Под тонкой, гладкой как шёлк кожей суматошно бился родничок пульса. Эта полоумная Диана до смерти напугала мою девочку. Внутри кипел гнев на избалованную, не знающую ни в чём меры, бабу. Нужно поговорить с ней, осадить. Что там она орала? Желала смерти