— Кричали бы вы меньше, так и позору вам меньше было бы.

Жена выпучила глаза, вздохнула глубоко и уже хотела было прокричать ещё что-то, так он не дал ей, опередил:

— Я после обеда отъезжаю в Вильбург, ежели желаете ехать, так будьте к тому часу готовы.

Тут супруга и не нашлась, что ему сказать; было видно, что покричать ещё и поплакать ей надобно, но и в столицу хочется тоже, вот она и решала некоторое время, как же ей быть: кричать от обиды и злости или радоваться. А тут жестокосердный супруг её и добавляет ей терзаний: продолжая измываться над несчастной, говорит ей:

— Если вам надобны новые платья, так о том нужно будет позаботиться: для дороги и дома купить в Малене, а для приёма во дворце придётся покупать в Вильбурге, в Малене хорошего платья найти не просто.

Тут желание кричать и плакать у баронессы попропало, и она как будто нехотя и спрашивает:

— И сколько же вы на платья соизволите выдать?

Волков глядит на жену, пока Гюнтер отсчитывает ему лечебные капали в стакан: да, безвылазная деревенская жизнь и красавиц губит, а его жена и красавицей никогда и не была, а к тому ещё дом, дети… Ей действительно нужно хорошее платье, несколько платьев, а также все те мелочи, без которых жизни у дам не бывает. У него были деньги, ещё часть серебра он взял себе из городского, что выдано ему на поимку Ульберта… А жена, как ни крути, а трёх здоровых сыновей ему родила уже. В общем…

— Двести талеров выдам вам на расходы.

— Двести? — переспросила супруга. Эта сумма ей понравилось. В глазах слёзы исчезли сразу, и появились всякие мысли на тот счёт, что бы ей купить на эти деньги.

— Сто пятьдесят тратьте как вам вздумается, а пятьдесят оставьте. Это на платье и туфли для приёмов, я их сам вам в столице подберу.

— Что же, по-вашему, я и платья хорошего сама себе не подберу? — снова надувала губы Элеонора Августа.

— Подберёте, конечно, — говорит ей супруг, успевает сказать Гюнтеру, что закончил с выдачей лекарств: — Бумагу и чернила принеси, — и опять жене: — Но хорошее платье, чтобы в свет выходить, купим вам на мой вкус.

И опять строптивая жена хочет ему что-то сказать, но опять барон ей не даёт:

— Да, ещё… Монашку свою вы с собой хотите взять, как и детей, тогда поедем на двух каретах, ибо в дороге вы все меня лишите рассудка; а ещё возьмите Марию и несколько слуг. Дом наш в Вильбурге грязью порос, надо бы его привести в подобающий порядок, вдруг кого принять придётся.

Ах да, ещё и дом… Снова баронесса унеслась мыслями в столицу земли Ребенрее. И больше укорять в чём-то супруга или спорить с ним не собиралась, а ушла на кухню. Видно, решила что-то обсудить с Марией.

И только теперь Гюнтер принёс своему господину писчие принадлежности, и тот взял перо в руку и осмотрел его на предмет: хорошо ли оно зачищено.

«Скоро в перьях стану разбираться не хуже писаря какого».

И после принялся писать, а писал он фогту Фринланда господину Райслеру второе письмо. Оно было недлинным, и если отбросить пожелания здоровья и прочее, что пишут в письмах люди, выглядело оно так:

«Рад сообщить вам, мой глубокоуважаемый друг, что офицеры на это дело уже назначены, а отряд уже собирается. Сам я по делам отправляюсь в столицу, но по возращении надеюсь вас порадовать вестями добрыми. Людей на дело розыска разбойника я назначил хороших, умных, думаю, что Ульберту Вепрю от них не уйти. И примите от меня небольшой подарок, надеюсь, супругу вашу он порадует».

А в подарок фогту барон предназначил блюдо из посуды, отнятой у колдунов Тельвисов, как раз то самое, что приглянулось его супруге.

Блюдо и вправду выглядело роскошно. Может, ко столу герцога Ребенрее такое и не подали бы, так как курфюрст посчитал бы его позолоту присущей сословию купеческому, но многим другим оно должно было нравиться. И Волков надеялся, что фогт его подарок оценит… так как на господина Райслера с недавних пор у барона были кое-какие планы.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Собрать семью в дорогу было не проще, чем собрать крепкий отряд в поход. Тут ему ни Брюнхвальд, ни Дорфус не помогали, а жена и сыновья только мешали. Суета, крики, споры длились, как ему казалось, бесконечно. А сколько всего нужного надо было взять с собой, и это помимо его багажа и серебряной посуды! Только слуг баронесса взяла восемь человек, не считая Марии и монахини. А ещё затеяли в дорогу большую стряпню.

— Дождётесь: вот приедете, а горожане уже ворота закрыли, — предупреждал супругу генерал, глядя на суету сборов.

— Ну, еду же в дорогу взять надо? — с упрёком высказывала ему жена. — Не в трактирах же придорожных детей кормить. От тамошней еды и взрослый помереть может.

Волков качал головой, он уже не рад был, что решил взять жену и детей в такую дальнюю дорогу. Но как бы там ни было, вещи были собраны, кареты проверены, слуги переодеты в чистую одежду.

Выехали наконец. Как ни сопротивлялся генерал, но одного из сыновей в свою карету ему взять пришлось, и, подумав, он взял с собой среднего своего сына. Менее горластого Генриха Альберта.

— Хайнц… Надеюсь, вы будете вести себя спокойно, иначе я пересажу вас к матери, — предупредил барон среднего сына, подсаживая его на ступеньки кареты.

— Я буду тихо ехать, батюшка, — заверял его тот и не обманул. До самого Малена отцу нечем было его попрекнуть, хотя мальчик не давал ему покоя своими расспросами. И, конечно же, интересовали ребёнка приключения отца. И тот, нехотя, в который уже раз стал вспоминать схватку на болоте в Рютте. Сын же перебрался к нему и прижимался к отцу; и слушал, не произнося ни слова. А вскоре и уснул.

Но всё равно сборы затянулись, и чтобы поспеть до закрытия ворот, телеги с вещами и слугами пришлось бросить, оставив с ними главным Кляйбера. А с фон Готтом, шестью людьми охраны, женой и сыновьями он поспешил в Мален, чтобы переночевать у Кёршнеров. А утром поехать дальше.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

А родственник за поздним ужином порадовал его вестью, что новый сенатор Виллегунд этим днём приступил к своим обязанностям. Прежний сенатор,