— Ах да… Мы к Эвельрату подошли, едва за полдень перевалило, и полковник решил встать у города, отдохнуть до утра после горной дороги, ну и поехали некоторые офицеры в город… — тут он делает паузу, чтобы удивить Волкова. — И что же они там нашли?

— Дорфус, ради Бога, — морщится генерал, он не любит этих загадок. — Говорите уже.

— У южного выезда из Эвельрата они находят большое торговое подворье… — тут майор даже стал улыбаться, — вольного города Туллингена.

Волков сначала удивился тому, но тут же вспомнил, что весь перевал был забит большими возами, в которых перевозили оловянные чушки с клеймом города Туллингена, а ещё везли соль в мешках. Конечно, туллингенцам удобно иметь свою контору и склады сразу за перевалом, а первый большой город за перевалом — это именно Эвельрат, оттуда драгоценное олово идёт и в Ланн, и в Мален и по реке плывёт на север, в самые Нижние земли. Ну конечно же… Он не раз видел, как купчишки Фринланда грузили олово на большие баржи. Как разгружали олово в его Амбарах.

— И заметьте, господин генерал, — продолжал Дорфус, — то было торговое подворье не Винцлау, а именно Туллингена.

— Вы сами видели вывеску? — уточнил Волков.

— Нет, я тогда был дежурным, Нейман видел, это он мне рассказал, сказал, что это будет вам интересно.

Ну что же, храбрый капитан был прав. Это действительно заинтересовало генерала, вот только времени у него на всё не хватало. А пока он добрался до дома, отрядил конюха и лошадей с Дорфусом к переправе, затем переоделся, звал пару слуг и стал разбирать серебро, что было в карете. И был расстроен.

Нельзя перевозить драгоценную посуду в мешках и навалом, коробки надобны, коробки. Значительная часть посуды была повреждена. Хотел было обозлиться на Карла, дескать, тот недосмотрел, но понял, что злиться нужно на себя: в тяжёлом походе от замка колдунов до Швацца можно было уже найти время для упаковки посуды хоть в корзины с соломой.

«Дурья башка, ну как не подумать о том?!».

Ну ладно, те дни для него были тяжелы, но после, когда уже добрались до столицы Винцлау, можно было бы уже побеспокоиться о своих богатствах… Так нет же, в те дни он думал только о том богатстве, что было под юбкой принцессы.

«Дурак, старый сластолюбец!».

Теперь же половина посуды нуждалась в ремонте. Царапины и потёртости от дорожной тряски, погнутости были на половине всех предметов. Впрочем, вторая половина была и вправду хороша. Посуда вся была из южных земель, а там мастера знали толк в красоте и изысканности. А тут и баронесса появилась во дворе.

— Что? Брюнхвальд уже рядом? — её поначалу волновала только поездка в столицу. — Значит, скоро уже поедем?

Но тут Элеонора Августа увидала те красивые вещи, что слуги помогали её супругу осматривать и раскладывать в разные корзины.

— О, а это что? — она вытянула из корзины большое блюдо с позолотой и тончайшим орнаментом по краю. — Ах как это хорошо! — восхитилась баронесса.

На взгляд генерала, позолота выглядела немного вычурно, слишком уж богато, но, в принципе, блюдо было красивым, к тому же оно, кажется, не пострадало в дороге.

— Это же всё наше? — сразу уточнила его супруга, с восторгом разглядывая блюдо.

— Не всё, — ответил ей супруг. — Часть нужно будет отдать офицерам и солдатам.

— Но это блюдо должно быть наше! — твёрдо заявила баронесса. — И тут же, не выпуская из рук серебра, стала смотреть, что ещё может ей пригодиться в хозяйстве, и уже наклонилась к одной из корзин, в которой были неиспорченные вещи. — А это что? А, это кувшинчик… — она взяла и кувшин и стала его разглядывать со всех сторон. А тут ещё молодой барон появился на дворе, с ним был и его младший брат… Они тоже заинтересовались тем, что достаёт их отец из кареты. А их матушка решила и кувшин забрать в семейные сервизы.

— Ах, как он изящен, очень нам пойдёт. Вот в чём надобно подавать вам вино, а не в стекляшках наших, — и эти находки лишь раззадорили хозяйку поместья, она стала искать, что бы ещё взять, но тут генерал и говорит ей:

— Ничего из этого на моём столе не будет.

— Так отчего же? — едва не возмущённо воскликнула баронесса.

И тогда он, глядя на супругу со значением, и говорит ей:

— Вся эта посуда со столов графа и графини Тельвис, а они людоеды, и они прикасалась к этому руками и губами своими, и вам, госпожа моя, должно претить даже брать это в руки.

Лицо баронессы сразу изменилось: в ней боролись две силы; ей очень нравились те вещи, что она отыскала, но и слова мужа о людоедстве возымели на неё воздействие. Она ещё раз стала рассматривать блюдо, но уже без прежних восторгов, видно, представляла, как с того блюда рука ведьмы берёт персик или ещё что-то подобное. А вот молодой барон, услыхав слова отца о посуде людоедов, так даже закричал, обращаясь к брату:

— Батюшка привёз посуду людоедов!

— Нет, — не согласился младший. Он не верил в это.

— Говорю же тебе, балда! — орал теперь уже на весь двор старший брат. — Это посуда людоедов, они с неё людей жрали… — и после этого он устрашающе оскалил остатки молочных зубов, чтобы напугать брата. — Ы-ы…

— Госпожа моя, — Волков смотрит на сыновей осуждающе. Потом переводит взгляд на жену. — Прошу вас, положите это всё и уведите их отсюда. Я не могу слышать их ора.

Как всё было разобрано и разложено по корзинам, он понял, что его расчёты были несколько оптимистичны. Теперь он понимал, что даже и четырёх тысяч талеров за всё не получит, хотя, к примеру, одно то блюдо, что понравилось баронессе, тянуло монет на сто восемьдесят. Мало того, в Малене его продавать смысла не было, как и отдавать посуду в счёт погашения долгов. Нужно было её везти в Вильбург, ещё лучше в Ланн, но с поездкой к «сестрице» и «племяннице» он до сих пор ещё не определился.

«Вернусь от герцога — будет видно».

Но ждать до того времени он не мог, солдаты и офицеры будут ждать своей доли в добыче, да и ему деньги надобны… да просто на жизнь, на содержание слуг хотя бы.

Он сел обедать, а когда заканчивал, узнал, что первые из солдат отряда Брюнхвальда уже добрались до Эшбахта, и тогда он стал собираться.

— И куда же вы собрались? — жена как будто чувствует что-то, как будто