— Доброе утро, — сказала я. — Ну что, бывший управляющий? Готов к новой должности?

— Какой? — прищурился он.

— Партнёр, — ответила. — Наш фитнес-клуб. Если не передумал.

— Не передумал, — сказал. — Никогда ещё так чётко ничего не хотел.

И когда он поцеловал меня снова, на кухне в своей квартире, я вдруг поняла, что впервые в жизни не стесняюсь ни того, кого люблю, ни того, как меня любят.

И это было, на самом деле, гораздо круче любых идеальных прессов и премиальных клубов.

Эпилог

Если бы мне кто-то пять лет назад сказал, что я буду писать это из собственной студии, где на стене висит наш логотип, а на кухне бурлит бабушкин борщ, я бы посмеялась, доела пончик и пошла дальше считать чужие зарплаты.

И каждый раз, когда я открываю эту дверь своим ключом, у меня внутри чуть щёлкает: ну здравствуй, новая жизнь, старая Соня всё ещё охреневает.

Открытие, конечно, прошло не как в красивых видео “как я запустила бизнес с нуля за неделю”.

Строители, которые «к вечеру всё будет готово», к вечеру просто исчезли. Зеркало доставили не то и не туда. Курьер с первыми нашими “полезными пончиками” вообще увёз всё в соседнюю парикмахерскую, и там кто-то радостно поел наш бренд.

За час до открытия я стояла посреди зала, в футболке с логотипом, с папкой договоров, в волосы воткнута ручка, под глазами синяки, и думала:

“Я что, совсем с ума сошла? Я же бухгалтер. Я умею сводить отчёты. А не начинать “старт собственного дела”.”

Кирилл в это время, естественно, выглядел как рекламный ролик успеха: в майке, с сухими мускулистыми руками, прикручивал к стене крючки для резинок. Счастливый, спокойный, как будто он каждый день открывает по одной студии.

— Я передумала, — сказала я вместо “доброе утро”. — Я увольняюсь. Из этого тоже.

Он обернулся, посмотрел, улыбнулся так, что у меня на секунду пересохло во рту.

— Уже? — уточнил. — Мы ещё табличку на дверь толком не прикрутили.

— Самое время, — вздохнула я. — Пока никто не пришёл и не увидел, что я самозванка в мире взрослых людей.

Он положил шуруповёрт, подошёл, обнял меня за талию.

— Самозванка у нас была одна, — сказал спокойно. — С микрофоном и собственным агентством. Помнишь? Если ты здесь самозванка, то мне вообще надо срочно лечь и не вставать.

— Прекрасная бизнес-стратегия, — буркнула я. — Лавров, студия закрылась, потому что её совладелец залёг трупиком.

Он рассмеялся, поцеловал в висок и, как всегда, несвоевременно добавил:

— Я бы не стал всё это затевать без тебя.

Я специально отвернулась, якобы проверять расписание открытий, чтобы он не видел, как у меня вдруг стало мокро в глазах.

Через десять минут к двери подошла первая женщина. Немолодая, в простой футболке. Огляделась, прочитала табличку у входа:

«Сладкое — не преступление».

У неё дёрнулся уголок губ.

— Вы правда так считаете? — спросила она.

Я открыла рот и удивилась, как уверенно прозвучало:

— Да. И у нас в контракте нет пункта “заставить вас себя ненавидеть”. Только “помочь вам себя не мучить”.

Она вошла. И за ней потянулись остальные. Не идеальные фитоняшки, которых было полно в “Pulse”, а простые люди: уставшие мамы, девушки после диетического ада, мужчины, которые стеснялись своих животов.

Примерно через год после открытия, в один очень длинный день, я окончательно поняла, что мы попали в точку.

Утром у нас была “Мягкая тренировка для тех, кто боится зала”. Днём консультации по питанию, где я в который раз рисовала людям тарелочки, объясняя, что их жизнь не обязана крутиться вокруг гречки и куриной грудки.

К концу дня у меня внутри было ощущение, что я дважды переехала катком все бабушкины фразы уровня “кто тебя такую возьмёт”.

Кирилл выключил музыку, люди разошлись, в студии стало тихо.

Мы сидели спина к спине посреди зала. Пол тёплый, свет приглушённый.

— Если я ещё раз услышу “я страшная корова”, — сказала я в пространство, — я начну в людей кексами кидаться. Прицельно.

— Ты сегодня была близка, — заметил он. — Та, которая пятьдесят килограмм и “толстая”, тебя прям трясла.

— Да потому что, невозможно, — взорвалась я. — Им всю жизнь вбивали “только худые достойны”, а потом они приходят к нам, и мы им должны за один месяц всё перекроить.

Он встал, протянул руку:

— Иди сюда.

— Я и так тут, — проворчала я, но поднялась.

Он подвёл меня к зеркалу, встал за спиной, положил руки мне на плечи.

В отражении — я. Моя футболка “Сладкое — не преступление”, мои ноги, которые я раньше всё время пыталась спрятать, мой живот, который назло диетологам бабушкиного поколения остался нормальным, а не втянутым до синевы.

И он за моей спиной, в чёрной футболке с логотипом студии, с тем самым прессом, от которого не оторвать глаз.

— Что ты видишь? — спросил он.

— Девочку, которая устала, — честно ответила я. — И мужика, который её достаёт к зеркалу, когда она хочет ползти домой.

— А я вижу женщину, без которой всё это — он кивнул на студию, — вообще бы никому было не нужно, — сказал он. — И мужика, которому без неё весь этот “ЗОЖ без стыда” просто набор слов.

Он отодвинул руки от моих плеч и достал из кармана маленькую коробочку. Я, идиотка, по привычке подумала, что там флешка с какими-то материалами.

Коробочка открылась.

Там было кольцо. Я хлопнула ресницами.

— Соня, — сказал он, смотря мне в глаза через зеркало, — давай закрепим то, что и так уже есть. Выходи за меня замуж. Не за “управляющего” и не за “совладельца”. За того человека, который иногда делает хуйню, иногда переделывает, но всегда возвращается к тебе.

У меня где-то между сердцем и желудком случился фейерверк.

— Ты мог это сделать не в тот день, когда я пропотела всё, что можно, — хрипло сказала я. — Я сейчас вся… ну… вся.

— Мне нужна ты вся. Даже с потная.

Я выдохнула и поняла, что бежать некуда.

— Да, — сказала я. — Конечно да, идиот.

— “Да, идиот” — это официальная формулировка? — уточнил он, надевая кольцо.

— Самая точная, — фыркнула я.