Она посмотрела прямо:

— Я не готова завтра бросить работу и открыть ИП “Соня и гантели”, — сказала. — Но я хочу с тобой думать об этом. Не как «тебе помочь», а как… партнёр.

Почувствовал, как внутри что-то устало, но довольно опустилось на место.

— Уже достаточный подарок, — сказал я. — Раньше я всё тащил один, потом делал вид, что “и так нормально”. Сейчас хочу по-другому.

Мы замолчали.

Она подвинулась ближе сама, без приглашения. Сначала на пару сантиметров, потом совсем.

Её бедро согрело моё, локоть задел мой локоть. Она опустила голову мне на плечо, как будто делала это уже сто лет.

Я обнял за плечи, притянул ближе. Телевизор был выключен, в квартире только наше дыхание и редкий шум машин с улицы.

— Кирилл, — тихо сказала она, не поднимая головы. — Я вчера сказала “люблю” не потому, что ты пришёл с букетом в бухгалтерию. А потому что, если бы промолчала, потом бы ненавидела себя. Я очень устала притворяться, что со мной всё нормально, когда мне плохо.

Провёл пальцами по её плечу, под свитером чувствовалась теплая кожа.

— Я вчера признался при всех не потому, что хотел шоу, — ответил я. — Понял, что если уйду так же, как из брака тихо, с недоговорённостями... потом сам себя сожру. Я тебя люблю. Это факт, с которым мне теперь жить. И, если ты не передумала, то с которым нам жить вдвоём.

Она чуть повернула голову, её щека скользнула по моей майке.

— Я не передумала, — просто сказала. — Боюсь, да. Но не передумала.

Она подняла голову, наши лица оказались почти впритык.

Я видел каждую веснушку, каждую ресницу. И понимал, что в этот раз это не «на фоне адреналина от перелёта в Ярославль».

Наклонился и поцеловал её. Сначала мягко, почти осторожно. Она ответила без паузы, прижимаясь ближе, цепляясь пальцами за мой ворот.

Поцелуй углубился естественно. Я чувствовал, как она тает, как плечи наконец опускаются. Как в этом поцелуе смешались все наши «сука, да что за день», налоговые, Алина, совещания, ПМС и мои выёбы про дисциплину.

Я сдвинулся, разворачивая её к себе, так, чтобы она оказалась между мной и спинкой дивана. Рука сама легла ей на талию, затем чуть ниже, к бедру, вторая провела по затылку, запуталась в волосах.

Она тихо выдохнула мне в губы и притянула ещё ближе, словно боялась, что я исчезну, если отпустить.

Свитер с неё снялся легко, она сама подняла руки, и я аккуратно стянул его, стараясь не превращать всё в борьбу с тканью.

Я провёл ладонью по её спине, чувствуя каждую линию.

Она отвечала не стесняясь. Руки скользнули по моей груди, зацепились за край майки, потянули вверх.

— Сними, — пробормотала. — Я тебя так не чувствую.

Я послушался. Майка улетела куда-то на пол.

Её пальцы исследовали меня смело, от этого внутри было не только жарко, но и странно спокойно.

Между поцелуями она умудрялась бросать фразы:

— Я до сих пор не верю, что уволилась вместе с тобой…

— Ты мне всё подпортила, Блинова, — отвечал я, — я планировал быть один и страдать красиво.

— Страдать будешь потом, — шептала она, прижимаясь бедром.

Мы как-то сами пересекли границу «диван» — «кровать». Помню только, как подхватил её на руки, она обхватила меня ногами, уткнулась в шею, смеясь, что «опять меня несёшь, но уже законно, разрешаю».

В спальне не было той спешки, как в сауне. Я видел её в полумраке настольной лампы, чувствовал под пальцами каждую мелочь, дрожь на вдохе, напряжение, когда я задерживал ладонь чуть дольше, чем нужно, и как это напряжение сменялось расслаблением.

Она не молчала, шептала моё имя, что-то вроде «ближе», иногда выдыхала «здесь, вот так», и я слушал.

Не было задачи «показать класс». Было желание: сделать ей хорошо и остаться в этом с ней, а не улететь один куда-то в туман.

Когда её пальцы вцепились мне в плечи, когда она выгнулась, зажмурилась и выдохнула что-то нечленораздельное, я понял, что вот оно ка на самом деле реагируют на близость, когда любят.

Я едва удержался, чтобы не сказать что-то идиотское вроде «видишь, без степ-аэробики тоже можно сжечь калории». Просто прижал её ближе и позволил себе наконец перестать контролировать всё.

В тот момент не было клуба, прошлого, Алины, владельцев, меморандумов. Были только её руки, мои руки и то, как мы наконец-то совпали без оговорок.

Я не знаю, сколько времени мы потом просто лежали молча. Соня лежала на мне, уткнувшись лбом в шейную ямку, пальцем лениво рисуя круги у меня на груди. Я гладил её по спине — вверх-вниз, без мыслей, почти механически, но от этого ей, кажется, было спокойно.

— Чего ты улыбаешься? — пробормотала она, не открывая глаз.

— Впервые за дохрена лет у меня нет мысли «завтра в шесть вставать», — ответил я. — И очень приятный вес на груди.

— Ты меня жирной назвал? — тут же подняла голову.

— Я сказал “приятный вес”, — поправил я. — А если ты будешь продолжать защищаться шутками, я устрою тебе ещё один круг тренировок, только по-другому.

Она фыркнула, но тут же уткнулась обратно.

Через пару минут шёпотом:

— Кириилл?

— Мм?

— Я правда боюсь. Боюсь, что мы всё это не вывезем, и останемся у разбитого… варенья.

Я вдохнул, задумался и сказал честно:

— Я тоже боюсь. Но я в первый раз не один. Пауза.

— Я лучше сдохну, чем снова буду жить так, как до тебя, — добавил.

Она ничем не ответила, только сильнее обняла.

***

Соня

Проснулась я от того, что солнце светило прямо в лицо и что-то мешало под щекой.

Оказалось его грудь.

Я лежала поперёк него, в его футболке, которая каким-то чудом оказалась на мне ночью, и пару секунд пыталась вспомнить, где вообще нахожусь.

Потом увидела на прикроватной тумбочке банку варенья и расслабилась: всё на месте.

Я выбралась из-под его руки аккуратно, боясь разбудить. Он что-то пробормотал, но не проснулся.

На кухне я обнаружила довольно убогую логику расположения кружек, заварила себе чай, заодно ему кофе.

Пока чайник кипел, я взяла его блокнот, валявшийся на столе, и села.

На чистой странице написала:

План нашего фитнес-клуба

Отложила ручку, повернулась к нему.

Он стоял, помятый,