— Не было бы, — эхом отзываюсь я.

И сама не очень понимаю, жалею я об этом или нет.

— Так. Давай к делу. — У мамы неуловимо меняется тон. Именно таким сдержанным и спокойным голосом она всегда обсуждала со мной рабочие вопросы. — Что именно происходило с тобой в доме Рейнгарда?

— Уточни.

— А сама не понимаешь?

— Нет.

— Хорошо. Спрошу прямо. У вас были интимные отношения?

Я давлюсь воздухом.

Это уже чересчур.

— Это не твое дело!

— Это дело нашей семьи, — отрезает мама. — Последнее, что нам надо — это ублюдок, прижитый от Рейнгарда. Ты и так нас в последнее время только позоришь. Ты даже не знаешь, сколько нам стоило замять твою свадьбу. И сколько убытков есть и еще будет от разрыва деловых отношений с Горчаковым.

Я смотрю на спокойное холодное лицо женщины, которая меня родила.

Она всегда была такой? Или просто в какой-то момент начала ставить интересы семейного бизнеса выше всего остального?

— Забавно, — медленно говорю я, — что тебя не интересует, не обращался ли он со мной жестоко. Не бил ли он меня, не насиловал ли, не запирал ли в подвале или морил голодом… Важно только, чтобы я не была от него беременной.

— Не похоже, чтобы тебя там кто-то ограничивал в еде, — колко отвечает мама и встает с кровати. — В зеркало посмотри на себя. Щеки как у купчихи.

— А мне плевать, — резко отвечаю я. — Мне все нравится.

«И ему все нравилось», — мысленно договариваю я.

И только потом понимаю, что я опять думаю про Глеба. И думаю про него не как про отсидевшего олигарха, который использовал меня для своих игр с отцом, а как про мужчину, который сходил от меня с ума. И с которым мне было так хорошо, как не было ни с кем и никогда.

— Об этом мы еще поговорим, Леля, — предупреждает мама и идет к выходу. А у самой двери чуть притормаживает и небрежно, даже слишком небрежно спрашивает: — Кстати, а где твой паспорт?

— Паспорт? — невинно переспрашиваю я. — Какой?

— Твой.

— Загран?

— Нет. Обычный, — резко отвечает мама.

— Где-то лежит, наверное. Может, в сумочке. — Я пожимаю плечами и спокойно улыбаюсь.

— Леля, там его нет.

— Мам! Ты что, шарилась в моих вещах, пока я спала? — деланно удивляюсь я. — Кажется, надо поменять замок в спальне. Я все же слишком большая девочка для того, чтобы ты ко мне приходила по ночам поправлять одеялко.

— Хватит паясничать, — отрывисто выговаривает мама. — Дай сюда свой паспорт.

— Он недействителен. В паспорте написано Левинская, а я уже больше месяца как Васнецова. По мужу, — поясняю я, как будто мама могла быть не в курсе. — Надо менять документы, но все как-то некогда было. Наверное, теперь займусь.

— Неважно. Давай сюда паспорт. Папа разберется. Давно пора прекратить этот фарс.

У мамы такое строгое, такое непреклонное выражение лица, что я с трудом удерживаюсь от смеха.

Она так ничего и не поняла.

Не поняла, что назад приехала немного не та Леля, которая в истерике выбегала из дома месяц назад.

— Я выкинула паспорт, мам, — нежно говорю я. — Сожгла на костре, скормила диким кабанам, использовала как подстилку для собаки… в общем, выбери тот вариант, который тебе больше нравится. И новый я буду получать на ту фамилию, которую мне присвоили в браке.

— Так. Послушай меня, Леля…

— Нет, это ты послушай меня! — властно перебиваю я. — Можешь забыть про свои планы тайком нас развести. Развод будет только тогда, когда я решу! Я решу. А не ты с папой.

— Ты… ты… — задыхается мама. — Мы тебе…

Но продолжения не следует.

И я знаю, почему.

Мама сама не знает, чем мне сейчас можно пригрозить.

Из дома выгонять нельзя, они меня после прошлого раза еле нашли.

Банковские карты мне еще в прошлый раз заблокировали.

Что теперь использовать в качестве устрашения?

Не пытками же угрожать, правда?

— Разговор не закончен, — наконец выдает мама и уходит, хлопая дверью.

А я понимаю, что хочу есть.

Завтрак, судя по времени, был полчаса назад, но если сказать Маше, что я голодная, его могут подать и отдельно для меня. Это с ужинами так нельзя, ужинать надо обязательно всей семьей.

Но я не зову Машу.

Я переодеваюсь и иду в служебное крыло. Туда, где находится кухня.

Дверь не закрыта до конца, но я все равно стучусь.

— Да?

— Доброе утро, — говорю я и вхожу.

Повар — высокая румяная женщина в белом халате и колпаке — растерянно замирает с ложкой около кастрюли, в которой она что-то помешивала, пока я не пришла. И ее помощница тоже застыла столбом и смотрит на меня круглыми глазами.

— Елена Юрьевна. — Наконец отмирает повар. — Что-то случилось? Вы чем-то недовольны?

И тут я с ужасом понимаю, что даже не знаю, как ее зовут. Она работает у нас последние пять лет, но у меня никогда не было необходимости обращаться к ней по имени.

— Нет, нет, все в порядке, — быстро говорю я. — Простите, если помешала. Просто я пропустила завтрак и решила не гонять Машу, а сама к вам спуститься.

— Да… понимаю… — медленно говорит повар, хотя по глазам видно: не понимает. — Что вы хотите на завтрак, Елена Юрьевна?

— Блины. Пожалуйста.

— Конечно. Через пятнадцать минут все будет готово, мы принесем в столовую.

— А можно я посмотрю? Ну… как вы делаете?

Повар и помощница переглядываются.

— Наверное, можно, — неуверенно говорит повар. — А зачем вам?

— Я просто сама недавно научилась готовить блины, — объясняю я. — Теперь интересно посмотреть, как это