Но то, что Галицкие так хорошо знали мою мать, всегда вызывало особые эмоции в душе. Ведь они знали ее, вполне возможно, ближе, чем я. 
Сегодня на этот счет я тоже не думаю, даже когда вижу Бориса Галицкого на входе.
 В ресторане огромный праздник.
 Людей море. Очень много лиц, в которые я всматриваюсь то ли машинально, то ли целенаправленно. Вот это действительно раздражает, а все остальное — мелочи.
 Марина находит стол, за которым уже присутствует ее подруга с мужем. Абрамов тоже. На его взгляды мне плевать, но их становится столько, что мне все же надоедает.
 Я покидаю стол минут через сорок без объяснений, потому что за голосом ведущего, который общается с залом через микрофон, все равно ничего не слышно.
 В зоне открытой кухни шеф готовит некоторые блюда из нового меню. Официально оно начнет действовать завтра, а сегодня дегустация для гостей, и я некоторое время наблюдаю за слаженной работой поварской команды. Это даже затягивает.
 В конечном итоге я нахожу себе место за барной стойкой, где, забравшись на стул, прошу бокал шампанского.
 Я была настоящей пружиной эти дни, раз золотые пузырьки так размягчают мне колени. И это приятное волшебство гаснет, когда над ухом я слышу вопрос:
 — Ну что, еще не созрела для нормального мужика?
 Я отстраняюсь медленно, чтобы не доставить Абрамову удовольствия своим спонтанным испугом.
 Он с усмешкой изучает мое кожаное платье на бретельках, его вырез, мои колени.
 Мне стоило лишь раз попробовать выпустить в него стрелу, чтобы это стало привычкой!
 — Мне, наверное, не дано, — говорю ему. — А вы все еще ждете?
 — Не надо выкать, — поправляет он. — Я тебе, кажется, уже много раз говорил. На «ты». Не бойся.
 Его снисходительный тон словно призван меня разозлить, и это работает. Ему удается вызвать у меня эмоции, хоть я их и прячу.
 — Вы что-то хотели? — делаю я акцент на первом слове.
 Его губы становятся тоньше. Он обхватывает мою руку над локтем, говоря:
 — Пошли потанцуем.
 — Не могу, — продолжаю глумиться я. — Ноготь сломала, — привожу издевательскую причину.
 Я ощущаю, как тиски на моей руке становятся жестче.
 — Отпустите, — дергаю руку.
 — Я сказал, на «ты», — давит он. — Я жду.
 Мой пульс подскакивает. Его подгоняет легкий страх, который я чувствую в ответ на ледяной холод в глазах этого мужчины.
 — От-ва-ли, — выполняю его просьбу.
 Проговариваю в лицо, а руке почти больно…
 Широкая, обтянутая черной толстовкой спина вклинивается между нами, и ее появление полная для меня неожиданность.
 В этот раз я дергаюсь. Вскидываюсь, а потом тяну носом воздух…
 — Отвали, тебе же сказали, — слышу приглушенный музыкой голос Расула. — Ты медленный или как?
 Он кладет руку на стойку, проводя таким образом жирную черту.
 Я смотрю на его профиль, а Расул не сводит глаз с Абрамова, чеканя резкие слова.
 — А если нет? — цедит Абрамов. — Побьешь меня, орел?
 Мое сердце и без того колотится, а в ответ на эту провокацию — еще живее, хоть и знаю, что она не сработает…
 — Нет, — бросает Расул. — Она тебя ударит, — мотает в мою сторону головой. — Взболтает яйца, она знает пару приемов. А если тебе будет мало, то добавлю я. Только если я добавлю, от тебя вообще нихуя не останется.
 Это обещание такое убедительное, что повисает в воздухе звоном. Создает вокруг себя тишину, а в моей голове эти слова продолжают скакать, окрашенные жесткими нотками в знакомом голосе.
 На лице Абрамова смесь высокомерия и насмешки, но его губы — снова тонкая линия, а это значит, что он зол. Тем не менее в ответ он молчит, и я уверена — это от того, что он не имеет понятия, насколько эта угроза реальна. Не имеет понятия, чего ждать от стоящего перед ним дагестанца. Ведь он его не знает…
 — Поищу для тебя намордник, — проговаривает Абрамов с напускной ленью и так же неторопливо отталкивается от стойки.
 Я наблюдаю исподлобья за тем, как он уходит.
 Сердце продолжает колотиться, ведь меня встряхнуло. Страх, испуг… Не знаю, какое название у того укола, который я получила. Я испугалась жесткого, подавляющего прикосновения, ведь никогда в жизни ко мне так не прикасался тот, кто сильнее…
 Расул резко поворачивает голову, заглянув в мое лицо.
 Я перевожу дыхание, стараясь спрятать эмоции, ведь не хочу усугублять. Он меняет позу. Разворачивается всем телом, и мои колени касаются его живота.
 И в эту минуту мне не в чем его упрекнуть! В бесцеремонном вмешательстве? Нет! Я смотрю на него под стук своего чертова сердца, а он обводит взглядом мое лицо и задерживает его на серьгах в моих ушах. Опускает глаза на мое декольте, где сверкает бриллиантами кулон.
 Не знаю, для кого я сделала этот вызов. Для себя самой или для него, но на мне тот самый комплект. Я надела его, потому что мне так захотелось.
 Но даже после оценки моего выбора украшений его лицо выражает недовольство и напряжение. Оно скользит желваками под темной щетиной на его щеках.
 — Он создает тебе проблемы? — спрашивает Расул.
 Сцена минутной давности до сих пор на сетчатке.
 Я смотрю в его глаза, и вчерашняя ревность, обида, злость… становятся горячим комком в животе. Мое желание царапаться спит, слишком я разволновалась.
 — Он просто не любит получать отказы, — произношу я.
 — И часто ты ему отказываешь? — пытается он понять масштаб проблемы.
 — Постоянно. Рассказать как? — бросаю с усмешкой.
 — Не надо. Мне его и так жалко.
 — А мне нет.
 Наблюдая за моим лицом, он говорит:
 — На сегодня ему хватит. Если не хочешь, чтобы я в драку ввязался.
 — Я что, тебе нянька?
 — Ты моя женщина.
 Смотрю на него, вцепившись глазами в глаза.
 Мои шипы просто рвутся наружу, потому что провоцировать его внезапно становится удовольствием!
 — Кто это сказал? — спрашиваю отрывисто.
 Он все так же спокойно отвечает:
 — Я.
 — Твое слово против моего.
 — Хочешь попробовать побороться?
 — Нет, — отрезаю я. — Сегодня оставлю тебя в живых.
 Секунду он переваривает, а потом на его губах появляется улыбка.
 В его глазах полыхает.
 По позвоночнику у меня бегут мурашки. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть этого пожара и того, как идет ему эта улыбка.
 Глава