руках и какими-то травами, выложенными вдоль высоченных камней у ямки костра. Лицо освещал огонь, и в этом свете Степанида казалась помолодевшей лет на двадцать и какой-то родной, будто сама осень решила у костра погреться. 
— Не спится? — спросила она, не оборачиваясь.
 — Откуда ты знаешь? — Я присела рядом.
 — Я знаю все, что происходит под этим небом, — ответила она лениво. — Особенно если это касается тех, кто мне симпатичен.
 Я усмехнулась.
 — То есть ты следишь за мной?
 — Нет, Василиса. Просто чувствую. У тебя сегодня весь день сердце не на месте.
 Я помолчала, глядя на огонь.
 — Может, просто волнуюсь. Свадьба ведь скоро. Все новое, а это страшно…
 Степанида кивнула.
 — Да, новое. Но не все ты чувствуешь из-за свадьбы. Ты ведь замечала — когда кто-то врет, у тебя внутри будто холодком тянет?
 Я вздрогнула.
 — Бывает. Иногда даже слова не слышу — просто понимаю.
 — А когда кому-то больно, ты чувствуешь эту боль как свою. — Она кивнула. — Это не просто чуткость, Василиса. Это дар.
 Я уставилась на нее, пытаясь понять — шутит или говорит серьезно.
 — Дар? Какой еще дар? Я не такая как ты, если ты это имеешь в виду.
 — А я и не говорю, что такая же, — мягко ответила Степанида. — Есть силы, что передаются по роду. У кого-то — лечить, у кого-то — хранить, у кого-то — чувствовать. У тебя последнее. Ты чувствуешь. Людей, землю, воздух. Даже туман тебя слушает.
 Я посмотрела на реку, где туман клубился над водой, будто действительно слушал.
 — Погоди-ка, — сказала я. — А то признание Кощеева — это тоже твоих рук дело?
 Она поправила косы и загадочно улыбнулась:
 — Ну… есть немного.
 — Как?! — только и спросила я.
 — Во сне к нему заглянула. Подсказала кое-что. — Степанида пожала плечами. — И на этот раз он меня послушал.
 На этот? А был еще какой-то раз?
 Я не стала уточнять, только спросила.
 — Я тоже смогу так?
 — Сможешь. И это, и многое другое сможешь.
 — И что с этим делать? Как этому научиться?
 — Ничего, — ответила она. — Просто жить. И не бояться. Дар, он ведь не для фокусов. Он чтобы хранить.
 — Кого?
 Она улыбнулась и кинула в костер сухую веточку. Искры взвились в воздух, словно огненные бабочки.
 — Тех, кого любишь. Себя. Дом. Все, что тебе дано. Ну а когда понадобится помощь в освоении, ты знаешь, где меня найти.
 Я молчала. Что-то внутри откликнулось на ее слова — не разумом, а чем-то глубже, будто это знание всегда во мне было, просто дремало. Я ведь и с Валерой чувствовала этот… холодок, но каждый раз себя уговаривала, что это просто глупости, что все у нас хорошо. Уговаривала, уговаривала и доуговаривалась. До Яги. Правда, Яга из нее как из колоска кочерга. Не сказочная она совершенно. Вообще не из моей сказки.
 — А Елисей? — спросила я тихо. — Он ведь другой. И более приземленный. Он не верит ни в приметы, ни в силу слова.
 — Верить не обязательно, — сказала Степанида. — Главное — чувствовать. А он тебя чувствует, Василиса. И ты — его. Потому и встретились. Дар всегда тянется к силе.
 Я тихо улыбнулась.
 — Бабуля говорит, что я слишком мечтательная.
 — Мечтательные люди чаще всего и бывают проводниками, — она хмыкнула. — Только не зазнавайся. Дар — он капризный. Любит чистое сердце и горячий чай по утрам.
 Мы обе засмеялись.
 Ветер слегка подул, колыхнул костер, и в воздухе разлился запах сухих трав. Где-то вдали залаяла собака, и стало понятно — ночь вступила в полную силу.
 — Иди, — сказала Степанида, глядя на огонь. — Пусть тебя оберегает то, что ты любишь.
 Я встала.
 — Спасибо, Степанида.
 — Благодари не меня, а то, что живет в тебе.
 Я пошла обратно через глэмпинг, к бабулиному дому, и, пока шла по тропинке, свет луны ложился на дорожку, как серебристая лента. Казалось, все вокруг светится изнутри: трава, деревья, даже домики, в которых уже не горел свет.
 Впервые за сегодня в груди было по-настоящему спокойно. Тихо.
 У самой калитки я увидела машину Елисея. Он стоял и смотрел на наш дом, а, увидев меня, приподнял брови:
 — Василиса! Ты что тут делаешь?
 — Вообще-то гуляю, — со смешком ответила я. — А вот ты что тут делаешь?
 — А я уже соскучился.
 Он подошел, взял меня за руку.
 — Васька! Елисей! — донесся бабулин голос из окна. — Я вас вижу! Хоть бы вид делали, что приличные!
 Мы оба рассмеялись.
 — Видишь, — сказал он, — у нас даже охрана нравственности круглосуточная. Пойдем ночевать в машину?
 — Да ночуйте уже дома! — снова крикнула бабуля. — Одна по ночам ходит, другой туда-сюда катается… сил моих больше нет.
 Мы переглянулись и зашагали к ступенькам, и я почувствовала, что все правильно. Может быть, Степанида ошиблась, и я просто Василиса. Безо всякого дара. А может быть, она права, но это я выясню уже позже. Но один дар у меня действительно есть.
 Дар видеть, где начинается счастье.
 Проснулась я от запаха дыма и свежего теста. Мы с Елисеем быстро позавтракали новыми пирогами, поблагодарили бабулю и чуть ли не бегом побежали проверять, как дела в глэмпинге. Хотя у первых гостей были наши телефоны и ночью никто не звонил, мы все равно переживали. А особенно переживали по поводу открытия… Там же и журналисты приедут, и все это будет в сети… ой, мамочки!
 Впрочем, когда мы оказались на месте, сердце на миг замерло.
 Над глэмпингом стелился туман, светлый, легкий, как молоко, а сквозь него пробивалось солнце — золотыми лучами по домикам, по траве, где блестели капли росы, по окнам с блэкаут шторами, по реке. Все сияло. Все дышало.
 «В гостях у сказки» действительно оправдывало свое название. Теперь здесь было как в другой реальности: будто природа сама взяла кисти и дорисовала краски, которых вчера не хватало. Доски под ногами чуть поскрипывали, воздух холодил кожу, и от этого было радостно.
 Елисей обнял меня со спины и счастливо вздохнул.
 — Считай, что теперь все по правилам, — сказал он.
 — По каким правилам?
 — Правилам сказки, — ответил он.
 Я засмеялась и