— Представляешь, — качает мне головой Света.

— Придурок забыл, — продолжает Оля, скрипя зубами, — что я его насквозь вижу. Как принялся мне в глаза смотреть, как отодвинул от себя планшет…

— Она его избила, Ксюш. — поджимает губы Катя.

— Боже, — вздыхаю, пытаясь переварить услышанное.

— Он грозился заявление написать. — говорит Света.

— Пусть радуется, что легко отделался. — Оля искривляет рот.

— Это, Оля, ты легко отделалась. — добавляет Света. — Могла бы и за групповое избиение сидеть!

— Как представлю, — переходит на шепот Оля, сбросив наконец маску разъяренной фурии, — что дочь могла увидеть это вместо меня…

Конечно же, нельзя сравнивать, какое обнаружение измены более или менее болезненно, но мысль о том, что ребенок мог соприкоснуться с этой грязью, вызывает отвращение.

Замечаю, что Катя начинает расстроенно поглядывать то на меня, то на Свету.

— Отличный тост! — Она тянет к нашей стороне стола свой бокал. — Пьем за нас, к черту твоего Леру.

Но Оля будто ничего не замечает. Вижу, как она начинает водить носом и протягиваю ей салфетку. Она благодарно кивает и продолжает делиться своей болью:

— Смотрела на этого тряпку с куском мяса на щеке и не понимала, что я в нем нашла? Злюсь больше не на него, девочки, а на себя.

— Еще бы. — говорит Света. — Умные люди как поступают? Правильно, учатся на ошибках. А ты три раза замужем, и все три раза за одного и того же. И всё надеялась, что он исправится.

— У нас дочь, девочки. — словно оправдывается Оля. — Я ради Милы же.

— А я учусь на ошибках Оли и вообще не обременяю себя семьей. — тихо произносит Ира. — Это кайф. Живешь в свое удовольствие. Встречаешься, с кем хочешь, спишь, с кем хочешь.

— Это другая крайность, Ир, — грустно отвечает Катя. — Ты не можешь всю жизнь убегать от любви. А то она тебя догонит и как стукнет в голову!

— А кто мне помешает? — Ира показывает Кате язык. — Моя жизнь — мои правила.

— Ага, а кто мне полгода назад все уши прожужжал? «Меня никто дома не ждет, только холодные стены», — качает головой Света.

— Я собаку завела. Собаки не предают и не изменяют!

— Решила проблему радикально.

— А я ему еще и трусы-носки стирала. — усмехается Оля. — Еду нежирную готовила, потому что у него холестерин…

— Неблагодарные они. — вздыхает Ира, — не ценят нас.

— Не обобщайте, девчонки. Не все же одинаковые. — Света начинает улыбаться, — Мой Антон сам и приготовит, и машинку запустит, если надо. Он у меня хороший. Сына любит, с меня пылинки сдувает…

— Исключение подтверждает правило. — уныло бубнит Оля, подобрав под себя ноги.

— Это твой Лерка исключение. — говорит Ира. — Хотя и пытался поначалу мимикрировать под порядочного. Так у вас в психологии, кажется, говорят, Кать?

— Согласна. — кивает Катя. — Приличных мужчин больше. Даже у нас, вот, в случайной выборке: из пятерых только у одной…

— Из четверых! — уточняет Ира.

— Ладно, пусть так. Из четверых трое приличные, один…

— Гнилой! — выплевывает Оля.

— … неприличный, — договаривает Катя.

Девочки дополняют друг друга, а я молчу. Их слова откликаются во мне горечью и чувством тягучей безнадежности… Я буквально ощущаю боль подруги. Но мне не хочется сообщать им, что на самом деле в их статистике всё не так. И что даже в самой безупречной с виду бочке мёда найдется место и для дегтя. Сжимаю зубы, чтобы сдержать дрожь в подбородке, обмакиваю наполнившие глаза слезы салфеткой.

— Оля, мне жаль, что тебе приходится через такое проходить, — обнимаю подругу за плечи.

— Ладно уж… — вздыхает она. — Сама виновата, самой и расхлебывать. Милу только жалко, опять отец съедет, скучать будет… Долго мы на одном тосте застряли. За нас, что ли?

Она тянется к бокалу, и, заметив, что вина в нем нет, наполняет его. Под звон хрусталя мы вразнобой подхватываем «за нас» и подносим бокалы к губам. Одновременно раздается сигнал духовки, оповещающий о готовности основного блюда. Я ставлю фужер на столик и поднимаюсь.

Слышу щелчок входной двери.

— За что пьем, прекрасные дамы?

Смотрю, как подруги расплываются в улыбках.

— Встречу отменили, — ведет бровью муж, обращаясь ко мне и, разувшись, проходит в дом.

Глава 22

— За женскую дружбу. — отвечаю на вопрос Карена, стараясь звучать непринужденно, и, пока он не подошел ближе, направляюсь к кухне.

Карен несколько секунд наблюдает за мной. И идет следом.

Подхожу к духовке, выдвигаю дверцу — она выкатывается и обдает мое лицо жаром.

— Ой! — вскрикиваю от палящей волны, резко отпрядываю и врезаюсь спиной в мужа.

— Джана, осторожнее же надо! — воспользовавшись моим замешательством, он мягко разворачивает меня к себе лицом, ласково обвивает ладонями за талию и притягивает к себе. — А если бы ты обожглась?

Он смотрит мне в глаза. Хочу убрать его руки, но боковым зрением замечаю, как подруги наблюдают за нами, и медлю, не прерывая зрительного контакта.

Карен трактует моё бездействие по-своему, касается губами моего лба и прижимает к себе. Зарывается носом в мои волосы.

Я будто цепенею, прислушиваясь к своим ощущениям. Еще недавно могла бесконечно долго смотреть в его родные, любимые глаза, а сейчас это становится для меня пыткой. Могла находиться в его объятиях часами, а сейчас — хочу вырваться и уйти.

Я чувствую его рваное дыхание. Тело откликается на него учащенным сердцебиением, но мне неприятно всё происходящее. Он держит меня за скулы и тянется губами. Закрываю глаза, подставляю почти ватные от волнения руки между мной и ним и аккуратно отталкиваю:

— У нас гости. — Говорю максимально оживленно, пытаясь скрыть за маской веселья свои истинные чувства.

— Ничего-ничего! — многозначительно тянет Света. — Не обращайте на нас внимания!

— Слышишь? — улыбается мне Карен. — Гости не против.